больше на вахту не пойдет — боится…

— Значит, ни он, ни Олег про меня вчера ничего не говорили?

Ослик попытался соображать, преодолевая страх и недоверие, но ничего хорошего из этого не получилось.

— Ты… Ты хочешь его убить, Стрельцов?

Мне опять пришлось смотреть ему прямо в глаза.

— Понимаешь, Саша, если вы с Валентином не боитесь убийцу, значит, убийцей вполне может быть кто-то из вас. А если учесть, что у Валентина абсолютное, стопроцентное алиби, то остаёшься ты. Вот мы и вернулись к вопросу. Зачем ты убиваешь людей, Ослик?

Он снова начал вжиматься в угол, и я махнул рукой.

— Ладно, это я так. В целях юридического просвещения трудящихся… Ты мне вот еще что скажи. У старпома были с кем-нибудь особые отношения? Я имею в виду не сексуальные, а доверительные. Может, он с кем-то шептался или говорил непонятными терминами. Не так, как вы все тут говорите, а по-другому как-нибудь?

Я с надеждой ожидал, пока Ослик переварит мой бред. Он так и не переварил, и мне ничего не оставалось, как завершить встречу.

— Ладно… Я у тебя бутылку с водой забираю. И ещё, ты палубное освещение выключи пока и тревогу не поднимай, пусть народ поспит. А я пойду дальше в прятки играть.

Ослик послушно выключил прожекторы и настороженно повернулся ко мне.

— И последнее. Ты бы лучше шёл в каюту, Саша. А то придет вот так же какой-нибудь более приятный собеседник, и останутся от Ослика рожки да ножки.

Я шагнул к двери.

— Между прочим, — нерешительно проговорил он мне вслед, — у нас появился крен.

Я обернулся и с удивлением взглянул на Ослика.

— Ну и что? Ведь нас качает уже вторые сутки. Конечно, будет крен.

— У нас появился постоянный крен, Стрельцов. И, по-моему, крен понемногу увеличивается. Похоже, мы берём воду:

— Саша, ты можешь говорить по-русски? Мы тонем, что ли?

Он жалобно посмотрел на меня и вздохнул.

— Я не знаю. В прошлом рейсе мы заделывали течь в первом трюме. А в этот раз нас очень сильно било… Я не знаю точно, надо делать замеры. Но, по-моему, мы берем воду.

— А отдать назад мы её не можем?

— Осушительный насос работает уже два часа. Крен не уменьшается. Сейчас пойду докладывать капитану.

Он замолчал и виновато опустил голову. Осознав намек, я ушёл.

Конечно, я обманул доверчивого Ослика. Если ему всё-таки вздумается поднять тревогу, пусть меня ищут по трюмам. А я буду хихикать наверху. А еще через пару дней я буду хихикать постоянно, да и остальные, по-видимому, тоже. А один из нас будет ходить и, хихикая, постреливать из пистолета.

Один из нас… Не я, не Валя, не боцман, не Андрей, не Сергеич. И не Ослик. У Ослика нет алиби, но это — не он. Не может человек так притворяться, иначе ему место в Голливуде или, на худой конец, в Кремле, а не на старом тонущем пароходе… Неужели «Дядя Теймур» действительно тонет? Значит, вскоре на трубу залезет куча народу. Куда же мне тогда деваться?

Та-а-ак… Надо спешить… Не Ослик, не Валя, не Сергеич… Почему Сергеич сказал, что я выходил? Как он мог слышать стук двери, если я не стучал, а кроме нас на коридоре никто не живет? Чёрт побери, элементарно! Значит, кто-то выходил из нежилой каюты. И если Сергеич заподозрил меня, то эта каюта справа от моей. Ну конечно, я ведь тоже проснулся тогда от какого-то стука.

Я ринулся вниз.

Заскочив в надстройку с полуюта, я замер у камбуза, прислушиваясь и переводя дыхание, потом осторожно двинулся дальше. Мне удалось, не производя лишнего шума, спуститься по трапу на свою палубу и так же бесшумно открыть дверь соседней каюты.

Свет, падавший из коридора, выхватил пустую койку, толстый слой пыли на фанере, полу и покрытой рваным дерматином длинной подушке от дивана, валявшейся у рундука.

Я вошел, затворил дверь и щелкнул зажигалкой. Дерматин тускло отсвечивал в колеблющемся пламени, и разглядеть на нем какие-либо следы я не смог. Тогда я открыл рундук, встал на угол койки и заглянул на верхнюю полку.

Здесь явно что-то лежало недавно. Пыль была размазана, а новая еще не наросла. А что из себя представляло это что-то, совсем нетрудно догадаться.

Конечно, вытащив у меня из ящика пистолет, убийца не стал разгуливать с ним по коридорам. Под майкой пистолет не спрячешь, а под шортами он привлечет еще больше внимания, чем в руках. Он спрятал пистолет в пустой каюте, чтобы без всякого риска забрать его ночью, когда никто не видит. Это опять же мог сделать каждый, пока я был на вахте. Кроме Сергеича — он бы спрятал в своей каюте.

Я тяжело вздохнул. Сюда убийца уже не вернется. А у меня подозреваемых не убавилось.

С противоположного борта донёсся шум работающего дизель-генератора и затих. Кто-то вышел из машинного отделения, хлопнул железной дверью и затопал по трапу. Это мог быть Валентин, который почему-то меня совсем не боится. Или это мог быть убийца, и тогда ещё одним членом экипажа стало меньше…

Это был Валя. Я проводил его до ботдека, следуя в пределах одного поворота. На ботдеке он забрался в шлюпку и стал снимать чехол.

Я перешёл на другой борт и направился к своему логову.

Забравшись на трубу, я понял, почему Валя так безбоязненно разгуливает по пустым темным палубам. Ослик снова включил палубное освещение и теперь, наверное, прилепив нос к иллюминатору, ответственно стоял на шухере, пока Валентин готовил шлюпку. Надо же, как просто новичок может надуть профессионалов.

Начало светлеть. «Дядя Теймур» раскачивался все плавнее и реже, и сейчас я тоже почувствовал, что судно тяжело заваливается на правый борт. И еще я почувствовал страшную усталость, зуд и озноб во всём теле. Я улёгся на разогретую выхлопными газами платформу и закрыл глаза.

Частые выстрелы слились в одну короткую очередь. Я вскинулся и скатился к ограждению, тряся чугунной головой и соображая, где я.

Прямо подо мной снова затрещали выстрелы. Я окончательно проснулся, встал на колени и посмотрел вниз.

Стрелял шлюпочный двигатель. Рядом с ним с кривым стартером в руке стоял запыхавшийся Геныч. Другой рукой он утирал пот со лба, оставляя на лице жирные черные полосы. Дедушка тоже находился в шлюпке и давал Генычу какие-то ценные указания.

Бледно-жёлтое расплывчатое солнце просвечивало сквозь облачную пелену совсем невысоко над горизонтом. Кажется, я проспал около часа, не больше.

Я перевёл взгляд на палубу и увидел, что там вовсю кипит работа. Ребята как попало стропили маты, выдергивали их краном и валили за борт. Вдоль трюмов змеился уже очищенный узкий проход, а у самой надстройки стоял громоздкий погружной насос. Значит, мы всё-таки тонем.

Два механика накинули строп на гак и дружно замахали руками Валентину, высунувшемуся из кабины крана. Железный трос натянулся, захрустели, ломаясь, прутья, бамбуковая копна стронулась с места, качнулась и повисла. В это время набежавшая шальная волна приподняла нос «Дяди Теймура». Пароход послушно кивнул и ухнул на правый борт.

Я повис на вмиг посиневших от натуги пальцах, вцепившись в ограждение. Горизонт взметнулся под каким-то немыслимым углом, покачался и нехотя пополз назад. Волна прорвалась через фальшборт на главную палубу, окатив моряков и уничтожив плоды их работы. Трое упали на маты, но вроде бы отделались только царапинами на руках и ногах.

«Дядя Теймур» снова замер с креном на правый борт градусов в двадцать.