на мне отыграться решили?
— Сядь на место! — недобро покосился на него Гурецкий. — Распрыгался здесь… Теперь, дружок, отношение к тебе совсем другое будет, ты это учти. Одно дело — кража, и совсем другое — семь трупов…
— Какие трупы? Какие трупы? Вы че?
После всех необходимых процедур Бортко увезли территориалы, квартиру опечатали. Екатерину Юрьевну отвез до дома лично Григорьев.
— Боюсь загадывать, но сдается мне, что на премию мы сегодня наработали, — сказал он на прощание, — а если и обойдут… Дело сегодня мы крайне полезное сделали. Можно сказать: день прошел не зря. Всего доброго, Екатерина Юрьевна. Выздоравливайте и возвращайтесь в отдел. Ждем вас с нетерпением.
Беликова рассеянно кивнула и вылезла из машины. Максим посмотрел ей вслед с некоторым удивлением, но списал ее настроение на последствия болезни и уехал с чувством выполненного долга.
А вот у. Беликовой такого чувства почему-то не было. Даже более того — настроение было испорчено бесповоротно. Что было тому причиной — для нее самой оставалось загадкой. Что-то тревожило, мучило, не давало покоя, а вот что?.. От черных мыслей отвлек скрипучий вопль пробравшегося через открытую форточку Вальмонта. Накормив собак и блудного кота, Беликова устало легла на диван. Хотела вздремнуть — сон не шел. Поворочавшись, вздохнула и открыла томик Цветаевой. Но мысли вновь и вновь возвращались к событиям сегодняшнего дня. Ее взгляд случайно упал на купленную утром газету. Отыскав нужную статью, углубилась в чтение. Встала, походила по комнате, напряженно о чем-то размышляя…
Она мучилась так до поздней ночи. Пила снотворное, долго ворочалась на постели, вставала, заваривала крепкий чай, думала, снова ложилась, пытаясь уснуть… И уже под утро, почти засыпая, неожиданно вскинулась, бросилась к столу, торопливо прочитала статью еще раз и победно посмотрела на испуганных такой активностью собак.
— Сара Бернар сыграла 13-летнюю Джульетту в семьдесят лет — неужели я не смогу сыграть умную женщину в шестьдесят?! Есть еще порох в пороховницах, есть! Завидуйте, животные: перед вами — баба разумная! А теперь можно и поспать.
Она вернулась в постель и остаток ночи спала как убитая.
Утром в половине одиннадцатого она уже открывала дверь в кабинет майора убойного отдела Гурецкого.
— Добрый день, Андрей Владимирович. Не помешала?
Гурецкий был не один. В его кабинете, у окна, довольно вольготно расположился мужчина лет шестидесяти, с умным аристократическим лицом и удивительно густой для его возраста шевелюрой. Одевался незнакомец с большим вкусом и явно в весьма дорогих бутиках, так что ментом быть никак не мог. В руках незнакомец крутил трость с серебряным набалдашником и с нескрываемым интересом слушал матерящегося в голос Бортко.
— С Кристиной я был в тот день! С Кристиной! — орал парень. — У нее спросите! Она подтвердит!
— А-а, «полиция нравов», — вспомнил Беликову майор, — проходите, присаживайтесь. Мы сейчас закончим…
Повернулся к задержанному и с явным удовольствием припечатал:
— Спрашивал. Отрицает.
— Врет! Я с ней был!
— Ей-то какой смысл врать? — удивился Гурецкий. — Вполне приличная девушка… В тот день она была в кино, и даже билеты сохранились. Так что рушится твоя версия, Кирюха, как карточный домик… Увы!
— Я же говорю вам — с ней был! — плачущим голосом повторил Бортко.
— Но даже если предположить, что в тот день ты был с ней — хотя я уверен в обратном! — то где ты был семнадцатого августа? Первого августа? Двадцать четвертого июля? Молчишь? То-то…
— Да я не помню, — лживым голосом заверил Бортко, — сколько времени прошло…
— Тогда спрошу о другом, — легко согласился Гурецкий, — как ты помнишь, вчера в твоей квартире мы устраивали обыск и нашли эти заточки. Дело серьезное, и работа по нему проводится в первую очередь… Это я к тому веду, что результаты экспертизы уже готовы и едут сюда. Но даже по телефону меня стопроцентно заверили, что изолента на найденных у тебя заточках и изолента на заточках, извлеченных из тел жертв, — идентичны. Для тупых перевожу: человек, подготавливающий орудие убийства, пользовался одним и тем же мотком изоленты. Даже места разрывов совпадают. Что на это скажешь?
— Кто эти заточки мастерил — не знаю, зато знаю, кто мне их подбросил, — сверкнул злыми глазами на майора Бортко, — вконец вы, менты, оборзели! Дела уже не раскрываете, а вешаете…
— Ругайся, ругайся, — усмехнулся майор, — теперь можно. Теперь на тебя уже никто не обижается… Есть к тебе и еще один интересный вопрос. То, что ты знаком с Алябьевой, — уточнять не надо? А вот скажи-ка мне, мил человек, откуда ты взял безделушки, что дарил ей на протяжении последних трех месяцев?
— Ничего не знаю, — снова отвернулся к окну Бортко.
— Тебя о чем ни спросишь, ты все одно твердишь, — не знаю да не знаю… А я вот знаю! С краж эти вещички. С квартирных краж. Как раз из той серии, что по нашему району шла. Девица, как про тебя правду узнала, так сочла за благо все добровольно выдать. Ну, будешь говорить?
— Доказательства нужны, начальник, — прищурил хитрый глаз Бортко, — вы пальчики мои на тех кражах нашли? Отпечатки обуви? Свидетелей, может быть? Вот когда найдете, тогда и разговор будет. А безделушки, что я ей дарил, я на рынке купил. С рук. У дядьки незнакомого. Могу описать. Хотите?
— Нет, не хочу, — отказался Гурецкий, — я тебе таких дядек сам могу описать с дюжину, благо фантазия хорошая. А отпечатков твоих в квартирах не было только потому, что ты в перчатках работал. Следов и микрочастиц с одежды — потому что менял ты ту одежду, как листки календаря. Мы говорили с продавщицами из секонд-хенда — они тебя хорошо помнят. Еще бы: постоянный клиент… Не спорю: с квартирных краж ты легко «соскочишь». Да ведь теперь речь не о них пошла… Среди этих безделушек нашлась одна занимательная брошка…
— Какая брошка? — вновь насторожился Бортко. — Не дарил я ей никаких брошек…
— Ты должен от нее всеми силами отказываться, — понимающе покивал Гурецкий, — ибо лоханулся ты с ней, парень, крепко! Брошка та — из квартиры убитой писательницы, Майи Коломийцевой. И брошка довольно характерная — родственники ее опознали.
— Да что вы, сволочи, делаете?! — в припадке полубезумного бешенства вскочил со стула Бортко и вновь упал на место, удерживаемый наручниками, которыми был прикован к батарее, — вы уже и Кристину сюда подписали?! И она продалась вам, паскуда дешевая? Да я… Да я на вас жаловаться буду!
— Это твое право, — сухо заметил Гурецкий, — однако для продолжения беседы ты сейчас слишком взволнован. Ступай в камеру, отдохни, подумай: стоит ли окончательно усугублять свое и без того плачевное положение… Я вызову тебя позже. Времени у нас много, успеем вволю пообщаться.
Он вызвал ожидавшего за дверью сержанта, и задержанного увели.
— Ох, и беспокойный тип, — пожаловался вслух Гурецкий, — но ничего, ничего, не таких ломали. Запоет, как миленький… Кстати, я забыл вас представить. Это — Екатерина Юрьевна Беликова, подполковник «полиции нравов». Именно она вывела нас на Бортко и со своими коллегами произвела задержание. А это — Владимир Иванович Смоляков, известный писатель…
— Я знаю, — приветливо улыбнулась Беликова, — я читала все ваши книги. И фильмы, поставленные по ним, смотрела… Хотя фильмы мне понравились меньше.
— Мои книги вообще очень трудно экранизировать, — легко согласился писатель, — я больше про внутренний мир писать стараюсь, размышления разные, описания — как это в фильм вставишь? Стараюсь разрешения на экранизацию не давать, но иногда убалтывают… Я, как и все писатели, тщеславен.
— Жалко, что вы так подолгу пишете, — сказала Беликова, — одна книга в полтора-два года… А так ждешь от вас чего-нибудь нового…
— Вот теперь вижу, что вы и впрямь моя почитательница, — улыбнулся Смоляков, — но вы не задумывались над тем, что мои книги, может быть, потому вам и нравятся, что я над ними РАБОТАЮ? Над