устойчивого вкуса! Уходи! Спасай город!..

Огромный горшок с цветами, брошенный чьей-то точной рукой, разбился о его каску, осыпая землей и засохшими листьями. Петров пошатнулся, но устоял и, сжимая зубы, вновь припал к зенитке.

— Я долго не продержусь! — крикнул он. — Они реагируют на «импульс»! Прощай! Спасай город!

Что-то с силой ударило меня по колену. Опустив глаза, я увидел стоящего возле меня зайца с жуткой ухмылкой на наглой морде. Заяц был затянут в черный плащ, его глаза закрывали черные «стильные» очки, а в углу рта была зажата зубочистка. В лапах это чудовище сжимало какую-то дубину с круглым набалдашником. Этот любитель стиля «а-ля Чикаго тридцатых» уже размахивался для повторного удара, когда я выхватил пистолет и выпустил в него целую обойму. Заяц только перекатил зубочистку из одного уголка рта в другой и хрипло заявил:

— Ничего личного, парень! Только бизнес! Ничто не остановит Сэма Джайжерса!

Ударом ноги я опрокинул это маленькое чудовище на землю и побежал. Город захватывала реклама. Грозно и не двусмысленно поворачивая из стороны в сторону насадки на шлангах, по улицам грохотали колонны пылесосов. Окружённые колючей проволокой гигантские холодильники, установленные на всех перекрестках, работали во всю мощь, засыпая город снегом и студя холодными ветрами. Редкие прохожие неудержимо чихали, кашляли и, хватаясь за разламывающиеся от невыносимой боли головы, падали на асфальт. Какая-то шустрая девица в больших роговых очках и сумкой с красным крестом через плечо переползала от одного больного к другому, насильно разжимала судорожно сведенные рты и засовывала туда какие-то пилюли. Люди слабо отбивались с мольбой: «Не надо, Мария, не надо», но тут же хватались за горло и с пеной на губах замирали навеки. Пригибаясь под обстрелом бьющих прямой наводкой тостеров, я продолжал поиски, преследуемый по пятам неугомонным зайцем. В окружении собак и стервятников чудовище не отставало от меня ни на шаг. Я знал, что стоит мне остановиться на секунду, и тяжелая булава обрушится на мою голову. И всё же я добежал. Я нашёл его на площади перед Исаакиевским собором. Политик стоял, широко расставив ноги и вынимая из пачки жевательных конфет один кубик за другим, расстреливая ими из рогатки здания. Дом, в который попадал такой снаряд, тотчас превращался в огромную землянику, вишенку или вырастал до ужасающих размеров Вавилонской башни пачку.

— Я обещал вам, что вы будете жить, как в сказке?! — хохотал он, радуясь очередному попаданию. — Я обещал, что мы будем жить лучше?! Глупцы! Я никогда не говорил, что «вы» будете жить лучше, я обещал, что «мы» будем жить лучше! Я сдержал своё обещание! За всю эту рекламу нам заплачено сполна! Полноценной монетой и вашими мозгами!..

Увидев меня, он широко улыбнулся:

— Эври тайм! Хорошие новости от меня: городу конец! Надо жить играючи.

— Брось рогатку, паршивец! — посоветовал я, направляя на него оружие.

Политик на секунду задумался, хмуря брови, но тут же его лицо озарила победная ухмылка, и, сунув руку в карман, он вытащил цилиндрик, наполненный белыми таблетками. Едва он проглотил одну, как мне на плечо легла чья-то тяжёлая рука. Обернувшись, я увидел троих покрытых прыщами и угрями парней. Направив на меня флакончики с распылителем, они уточнили:

— Ты что-то имеешь против наших старых… и новых друзей?!

— Свежее решение! — хихикнул за моей спиной политик. — Это бесполезно, Русаков! Город завален рекламой! Его уже не спасти!

Земля задрожала, вспучилась, и под ужасающий скрежет и грохот из образовавшейся трещины начал вылезать огромный суперплоский экран. Словно из рога изобилия, из него посыпались на город какие-то салфетки с крылышками, фотоаппараты, стиральные порошки, фотокамеры, шоколадки и конфеты, сыпалось печенье и кофе, масло с «удивительно нежным вкусом» и лилась водка всех сортов и расцветок. Огромной волной все это обрушилось на город, а экран вливал в него все новую и новую гадость. Отчаянно барахтаясь в море рекламы, я попытался дотянуться до проплывающего мимо меня дистанционного пульта. Но политик, подплывший на рыболовном судне, опередил меня. Поймав пульт сачком, он направил его на меня и, держа палец на кнопке, победно сообщил:

— Как видишь, улов может состоять не только из трески и наваги… Это удобно с любой точки зрения! О-о, никогда ещё я не чувствовал себя так свободно и комфортно в такие дни, даже надев белые штаны!.. Твоё сумасшествие рекомендовано Международной федерацией рекламодателей и подтверждено самим Олафом, от Ивана Локмеича…

Доходяга-заяц подплыл ко мне на управляемом попугаем велотренажере и занес над моей головой тяжёлую дубинку.

— Не надо, — остановил его Политик. — Это вдарит по его мозгам не хуже дубины… Прощай, Русаков! Рекламная пауза!..

И он нажал на кнопку пульта, включая все телевизоры, магнитофоны и музыкальные центры разом. Я закричал, забился и проснулся…

Телефон надрывался охрипшей трелью. Тяжело дыша, я вытер струящийся со лба пот и выключил телевизор, по экрану которого шествовал никем не останавливаемый заяц.

— Слушаю, — я поднял трубку телефона.

— Чем ты занимаешься?! — выплыл из помех встревоженный голос Петрова. — Минут десять звоню…

— Спал… Правда, плохо. Меня после рекламы кошмары мучили. Чувствую себя измазанным и облитым помоями не хуже, чем вчера… Какого лешего ты вообще звонишь?! Суббота, выходной…

— Проблемы…

— У тебя или у меня?

— В первую очередь у меня.

— Ну, тогда это не страшно. До понедельника можно и подождать.

— Русаков! — обиделся он. — Дело серьёзное, а ты… Срочно выезжай к Агасферу. Я буду ждать тебя там…

— А что… — начал было я, но в трубке уже пищали короткие гудки.

Недовольно ворча, я оделся, выпил чашку приготовленного наспех кофе и поспешил к троллейбусной остановке.

Ожидавшего меня возле парадной Петрова я заметил издалека. Консультант нервно расхаживал взад-вперёд по тротуару и через каждые пять минут смотрел на наручные часы. Завидев меня, он суетливо замахал руками:

— Время, Сергей, время! Каждая секунда на учёте! Каждая минута дорога!

— Времени никогда не бывает достаточно, — меланхолично отозвался я, входя вслед за ним в парадную. — Но оттого, что его торопишь, больше его всё равно не становится. Единственное, что кажется бесконечно долгим — это ожидание зарплаты.

— Философствуешь, — с мрачным видом покачал головой Петров. — Ну-ну… Посмотрим, что ты скажешь через пять минут…

— Опять какая-нибудь студенисто-зелёная гадость из канализации объявилась? — лениво уточнил я. — Предупреждаю сразу: без ОЗК и противогаза не пойду. Раз я — «чернорабочий», то меня должны обеспечивать спецодеждой. За порчу моей мне компенсации почему-то выплачивать никто не хочет.

— Иногда ты бываешь совершенно невыносимым, — раздраженно заметил Петров. — В такие моменты я даже начинаю верить тому, что о тебе говорят окружающие…

— А что они говорят? — заинтересовался я.

— Вот доведешь меня своим нытьем, тогда расскажу, — мстительно пообещал Петров, и мы вошли в квартиру.

Агасфер сидел в гостиной и, подперев кулаком подбородок, угрюмо смотрел на марширующего по экрану телевизора рекламного зайца. Рядом с ним, на журнальном столике, стояли замысловатая фигурная бутылка и высокий бокал с тёмно-красной жидкостью.

— Как я понимаю, в этот чудесный солнечный день только у меня отвратительное настроение, — хмыкнул я. — У остальных оно несравнимо хуже.

Мимоходом подхватив со стола бутылку, я упал в мягкое кресло и поднёс посудину к губам.

— Цианид, — с тем же мрачным видом сообщил Агасфер.

— Что? — удивился я, отстраняя от себя бутылку.