землю. Она, конечно, не имеет представления, что такое смертная казнь, но всеобщая атмосфера животной ненависти и садистского наслаждения не оставляет старшую девочку равнодушной.

Мари-Маргарита оборачивается и смотрит на дочерей. Затем переводит взгляд на великокняжескую ложу. Мишель-Оноре II на секунду встречается с маркизой взором – и боязливо отводит глаза, как будто не она, а он является приговоренным к смерти.

До вашего покорного слуги доносится французская речь – Гримбурги и Романовы никак не могут прийти к единому мнению относительно судьбы маркизы де Вальтруа. Великий князь Бертранский запрокидывает голову и закрывает глаза, подзывая слабым движением руки премьер- министра.

Все следят за Мишелем-Оноре, пытаясь понять, что же он только что сказал: «Казнить» или «Помиловать»? Глава кабинета министров судорожно глотает и поднимает руку.

Белый платок! Великий князь проявил сострадание и решил, что одной смерти достаточно – хотя, будем честны, Лареми, только что потерявший голову под ножом гильотины, виноват несоизмеримо меньше, чем помилованная маркиза де Вальтруа. И тем не менее ей дарована жизнь!

Мари-Маргарита вздыхает, ее плечи опускаются, видно, что маркиза, внешне столь собранная, поражена благородным решением великого князя и до чрезвычайности рада тому, что она останется в живых.

Собравшиеся на площади кричат, но это не выражение недовольства, наоборот, подданные великого князя выражают небывалую поддержку его христианскому решению.

Но что такое? В великокняжеской ложе царит легкая паника. Кирилл Павлович злобно усмехается и цедит сквозь зубы в адрес премьер-министра явно нечто нелицеприятное. Великий князь Мишель-Оноре, не обращая внимания на протесты Елены Павловны и Шарлотты-Агнес, выхватывает из кармана сюртука главы правительства другой платок.

В воздух взмывает черный платок! Насколько мне известно, такого в истории Бертрана еще не бывало: премьер от волнения ошибся и поднял не тот платок, тем самым даровав приговоренной к смерти право на жизнь. Но Мишель-Оноре Гримбург, нарушая вековые традиции, которые призывают главу государства уступать право подачи сигнала премьеру, сам размахивает платком.

Палач в легком замешательстве. Великий князь, который обычно сохраняет в подобных ситуациях спокойствие, яростно машет черным платком, а потом раздается надменный голос Кирилла Павловича, который на великолепном французском провозглашает:

– Милейший, господин премьер-министр ошибся. Маркизе надлежит умереть. Приводите приговор в исполнение как можно быстрее!

Мишель-Оноре швыряет черный платок, и тот плавно пикирует с великокняжеской трибуны куда-то вниз. Роковая ошибка! Великий князь имел возможность подтвердить свою приверженность либеральным ценностям, но он решил иначе – маркиза отправится на гильотину!

Мари-Маргарита замирает, складывается впечатление, что ее поразила молния. Палач подходит к ней и хочет, как и Жана Лареми, оттащить к «старой даме», но маркиза де Вальтруа удостаивает его презрительным взглядом и неспешно шествует к гильотине.

Около машины смерти она оборачивается и смотрит в последний раз на дочерей. Старшая Маргарита плачет, и даже младшая начинает кричать. Маркиза переводит взгляд на великокняжескую ложу и посылает воздушный поцелуй великому князю! Небывалая дерзость и тягчайшее нарушение придворного этикета!

Это ли не достойный ответ смертницы! Этим легким движением она намеренно оскорбляет высшую власть Бертрана и выражает несогласие с ее жестоким решением. Маркиза грациозно опускается на колени.

Палач укрепляет ее на доске. Великий князь Мишель-Оноре хочет, как и в первый раз, отвернуться, но его жена Елена Павловна удерживает коронованного мужа за локоть и заставляет стать свидетелем казни, предотвратить которую было его законным правом.

Жандарм ставит новую корзину с опилками, палач чуть пододвигает ее: ему ли не знать, где именно она должна стоять, чтобы точно принять в себя отрубленную голову!

Толпа смолкает. Мне думается, что люди, проникшиеся уважением к мужеству маркизы, с радостью поддержали бы ее помилование.

Нож тонко свистит в воздухе, и через какую-то долю секунды голова прелестной отравительницы покоится в корзине. Зеваки кричат, но это скорее выражение неодобрения, чем согласия с решением Мишеля-Оноре.

Великий князь с супругой в сопровождении Кирилла Павловича и Шарлотты-Агнес, не дожидаясь, пока отдельные вопли перерастут в шквал негативных эмоций, спешно покидают трибуну.

Тело Мари-Маргариты оттаскивают на телегу, где покоится обезглавленный Жан Лареми, туда же ставят и корзину с ее головой, в которой некогда зрели коварные и безжалостные замыслы, приведшие к отравлению восемнадцати человек.

Полдень. Часы на соборе Святого Иоанна начинают играть затейливый мотив, затем разносятся гулкие двенадцать ударов.

Дочерей маркизы, громко плачущих, уводят. Так завершила свой бренный путь Мари- Маргарита де Вальтруа.

Народ Бертрана безмолвствует».

– Милый Мишель, у вас на Ривьере октябрь всегда прелестен, не так ли? – произнес Кирилл Павлович, обращаясь к великому князю Бертранскому. После казни Гримбурги и Романовы спешно вернулись во дворец. Елена Павловна и Шарлотта-Агнес немедленно сказались больными и, оставив мужчин наедине, заперлись в своих комнатах.

Мишель-Оноре, стоявший у окна, наблюдал за толпой, которая все не желала расходиться. Великий князь был задумчив: ему нелегко далось решение об отклонении помилования маркизы де Вальтруа. Жена и сестра выступали за то, чтобы оставить ее в живых, но Мишель-Оноре, взвесив все «за» и «против», решил проявить государственный подход к делу. Мари-Маргарита – жуткая убийца, и, даровав ей жизнь, он позволил бы чувствам одержать верх над доводами рассудка.

Они находились в Малахитовой гостиной великокняжеского дворца – стены ее облицованы зеленым самоцветом, на постаментах возвышается несколько огромных малахитовых ваз, подаренных русским императором.

Кирилла Павловича, казалось, совершенно не заботило произошедшее. Мишель-Оноре, взглянув на родственника, произнес:

– Возможно, мне следовало оставить ее в живых...

– Ничего подобного, – полируя безупречные ногти, заявил Кирилл Павлович. – Мишель, вы не должны поддаваться чувствам, вы – государь, не забывайте! Народ любит жестокость, только так можно держать его в узде. Маркиза заслужила гильотину!

Мишель-Оноре не разделял его точку зрения. Но в любом случае сейчас было уже поздно мучиться вопросом о том, следовало ли ему помиловать маркизу или нет.

– Давайте оставим эту тему, Кирилл, – произнес со вздохом великий князь. Он отошел от окна и даже задернул портьеру, чтобы не видеть толпу людей, запрудивших площадь. Теперь он их не видел, но слышал: с улицы в великокняжеский дворец долетали крики и ругательства.

– Как желаете, Мишель, – зевнул Кирилл Павлович. Он развалился в золоченом кресле и продолжал полировать ногти. – Вам следует как можно чаще устраивать подобные развлечения, это будоражит кровь и куда лучше опостылевшей оперы или скучного балета!

Мишель-Оноре вздрогнул. Его всегда смущали взгляды Кирилла Павловича. Он убедился, что внешность утонченного аристократа скрывает на самом деле жестокого и распутного негодяя.

– Кирилл, я хочу поговорить с вами о Шарлотте, – сказал Мишель-Оноре. Он готовился к этой беседе, но так и не знал, с чего начать.

Кирилл Павлович встрепенулся, его тонкие губы дрогнули, он с кривой усмешкой произнес:

– Дорогой Мишель, в чем, собственно, дело? Шарлотта, как обычно, нажаловалась вам на то, что крайне несчастлива в браке? Вы не должны воспринимать близко к сердцу ее стенания, вы же знаете, что