джинсы там лучше делают, и автомобили…
Лектор не ответил, замяв вопрос, начав опять нудно распространяться насчет того, что наша страна богата и буржуазные государства не выдерживают с ней сравнения.
Однако он сделал какую-то пометку в своем блокноте, и на следующий день маму Инны вызвали в школу. Так как школа располагалась на территории военного городка и все прекрасно знали друг друга, то директор, приятель отца и матери, не предпринял никаких мер против Инны.
– Ты знаешь, – обратился он к матери Инны, – что твоя дочка вчера ввергла в шок лектора из Москвы? Он мне так и сказал, что мы в бастионе советских подводников растим новый диссидентствующий элемент. И потребовал принять меры. Но когда я ему прозрачно намекнул, что он и сам нечист на руку, например, скупил у нас на базаре пар сорок колготок, джинсы, огромное количество банок кофе, то он замолк. Однако все-таки я бы предостерег на твоем месте дочь так открыто выражать подобные мысли, ее отцу это когда- нибудь могут припомнить, недоброжелатели есть у каждого, поэтому поговори с ней.
Мама поговорила с ней в тот же день, однако совсем не так, как ожидала Инна.
– Знаешь, дочка, – сказала она, закуривая очередную сигарету и пуская в потолок дым, – ты задала тогда вполне закономерный вопрос. Но ответить на него не может никто. Поэтому лучше не высовываться, у нас таких не любят, особенно здесь, в армии. Хорошо, что ты не слепая, как большинство людей, но учти, что есть тут паршивцы, которые при желании могут отыграться на твоем отце, запомни это. И главное, как я тебе говорила не раз, если ты выбрала свой путь, то иди по нему без оглядки.
Инна запомнила слова матери, поэтому больше не пыталась что-то спросить или возразить на очередной лекции. Она просто не ходила на них, что, разумеется, также учитывалось, записывалось в какие-то секретные папки и потом складировалось в архивах соответствующих служб.
Ее старший брат, Анатолий, пошел по стопам отца, но выбрал не морской флот, а службу в сухопутных войсках. Мама, получавшая от него письма, перечитывала их по нескольку раз в день, однако, когда она была на людях, относилась ко всему со своей вечной саркастической улыбкой и как бы полушутя.
Младший брат, Алексей, был Инне ближе, разница между ними составляла всего год.
И вот пришло время, ранняя весна того злопамятного года, когда отец ушел в очередное плавание. Как потом вспоминала Инна, никто из домашних не испытал какого-то страха, ни у кого не было предчувствия, что они видят его в последний раз.
Хотя именно в день начала похода к матери прибежала ее лучшая подруга Юля и, заливаясь слезами, сказала, что не хочет отпускать в плавание своего мужа, который служил на той же подводной лодке старшим помощником.
– Ну что ты ревешь? – говорила мать, успокаивая ее. – Вот лучшее средство от стрессов, – и она достала свою фирменную настойку на кедровых орехах. – На, успокойся, не последний же раз провожаешь бойца.
– Наденька, не могу я, – причитала тетя Юля, впрочем, она, как отметила Инна, всегда отличалась склонностью к истерикам. – Такое чувство, что больше его не увижу.
– Что за глупости, – отрубила мама, – сколько раз уходили наши в океан и всегда возвращались. А ты такую истерику устроила. Как же твой пойдет, о чем будет думать все месяцы? Юлька, Юлька! Хотя бы постыдилась, надо было ублажать мужа по ночам, а ты наверняка все ночи в подушку проревела.
– Ты что, – сказала Юля, – не слышала, что говорили насчет той подводной лодки? Она просто исчезла где-то около побережья Америки. Раз – и нет восьмидесяти человек. А из наших никто даже не признал, что лодка исчезла, вроде бы все в порядке…
Мама ничего не ответила, так как подобные истории были известны всем. Но о них старались не задумываться.
– Мысль о неудаче – начало неудачи, Юлия, – по-философски ответила ей мама. – Тем более, программу по катастрофам, учрежденную нашим родным правительством и, – тут она прошамкала, – нашим родным и дорогим Леонидом Ильичом, мы выполнили на три года вперед. Так что не беспокойся!
– Ох, Надя, Надя, – рассмеялась Юля, выпивая еще одну рюмку настойки, – теперь ясно, в кого Инка пошла. Но все равно на сердце у меня как-то неспокойно.
И только в апреле, когда от подводной лодки, на которой был отец, почти месяц не поступало никакой информации, а в штабе сухо и скупо говорили, что та выполняет особые задания и поэтому разглашать какую бы то ни было информацию о ней запрещено, поползли слухи, что субмарина пропала.
Прошел еще один месяц, полный тревог, однако в информации родственникам опять отказывали, и только после того, как толпа женщин пригрозила обратиться с открытым коллективным письмом в Министерство обороны, в начале июля им сообщили, что подводная лодка за таким-то номером, имея на своем борту четыре боевых заряда межконтинентальных ядерных ракет, не вышла на связь с базой еще в марте, исчезнув где-то в океане.
Больше никаких сведений не было, все молчали, никто и не заикнулся, что на борту, помимо ракет, находилось еще шестьдесят четыре члена экипажа.
В тот же вечер мама напилась в первый раз. К ней пришла Юля и еще несколько женщин – жены тех, кто находился на этой подводной лодке, и они, практически не разговаривая, молча пили и настойку, и портвейн, и водку.
Именно в тот день Инна поняла, что ее отец больше не вернется. Она переносила это труднее всех, хотя, может быть, мать, про которую она всегда думала, что отец ей если не безразличен, то относится она к нему холодно, тоже страдала. Через две недели, когда Инна заметила, что мама уж слишком часто собирается с подругами и пьет, она положила этому конец. Она прошла в комнату, еле освещенную торшером, где собрались будто не женщины, а тени вокруг стола, взяла бутылки и отнесла их на кухню.
Ее остановил голос матери. В нем сквозило отчаяние:
– Оставь, Инна, зачем ты взяла выпивку! Принеси обратно! Ты слышишь, что я сказала! Принеси!
Однако Инна, повзрослевшая за эти недели, вместе с младшим братом отправила женщин по домам. Алексей, казалось, еще не до конца осознал, что произошло, тем более что официально ничего не было объявлено.
Инна помогла маме добраться до постели, но та, несмотря на то, что была пьяна, не путалась в мыслях.
– Не надо, Инна, – чуть ли не закричала мать, – не надо! Разве ты не понимаешь, что это она убила его?
– Кто, мама? – спросила девочка.
– Она, – зло ответила та. – Эта система!
Помолчав, она добавила:
– Глупо говорить, что я смирилась бы, если б он погиб, выполняя свой воинский долг. Но если бы никто не отшивал нас в штабе, если бы никто не смотрел презрительно и с отвращением на нас, жен погибших подводников… Да, не спорь! Погибших! Но даже в этом советская власть отказала мне – считать мужа погибшим! Они не хотят позориться перед миром, нанести ущерб своему военному престижу и официально объявить, что подводная лодка затонула где-то в океане. Как же, мы не можем демонстрировать свои ошибки, мы же непобедимы, – так думают ЭТИ. Поэтому считается, что лодка просто пропала, ушла и не вернулась в порт…
– А может, – начала Инна, – у них поломка, и они просто задержались, может, это спецзадание?
Мама впервые за многие годы обняла ее и сказала:
– Нет, Инна, мы должны смотреть правде в глаза. Горючее у них кончилось уже три месяца назад. Они погибли…
Тут впервые Инна увидела, как ее мама, которую она всегда считала сильной, плачет. Это были слезы отчаяния, она оплакивала не только того, чьей женой была двадцать лет, она оплакивала всю свою жизнь.
Инна не успокаивала ее, понимая, что сказать нечего. Она еле сдержалась сама, чтобы не присоединиться к матери. Однако надо быть сильной. Всегда сильной. Всегда…
Прошло около полугода, когда Инна наконец-то заметила перемены к лучшему в поведении матери. Та, до этого постоянно пребывавшая в сумрачном настроении, замолкавшая на полуслове и все еще питавшая какие-то нелепые надежды, теперь окончательно смирилась с мыслью, что муж погиб. После этого, словно
