На гравиевой стоянке, на полпути между выходом из луна-парка и машиной Элен, Мока поднимает ежедневник над головой, так чтобы огни луна-парка светили сквозь одну страницу. Сначала видно только то, что Элен записала на этот день: дата, имя — капитан Антонио Кэппелл — и напоминания о встречах по делам агентства. Но потом на странице проступает бледный узор из букв — красные слова, желтые предложения, синие абзацы, — в зависимости от того, какой отсвет ложится на лист.
— Невидимые чернила, — говорит Мона, все еще держа страницу на свету.
Бледные, как водяные знаки. Призрачные письмена.
— Меня переплет навел на мысль, — говорит Мона.
Переплет из темно-красной кожи, почти черной из-за того, что ежедневником пользуются постоянно.
— Это человеческая кожа, — говорит Мона.
Элен говорит, что нашла эту книгу в доме Бэзила Франки. Симпатичная старая книга, только пустая. Она купила ее вместе с домом. На обложке — черная пятиконечная звезда.
— Пентаграмма, — говорит Мона. — Это была чья-то татуировка. А этот маленький бугорок. — Она прикасается пальцем к точке на корешке. — Этот сосок.
Мона закрывает книгу, отдает ее Элен и говорит:
— Потрогай. Прислушайся к ощущениям. — Она говорят: — Это даже не древняя, это гораздо старее.
Элен открывает сумочку, достает пару кожаных белых перчаток с пуговичками на манжетах и говорит:
— Нет. Держи ее ты.
Мона смотрит на книгу, раскрытую у нее в руках, и перелистывает страницы туда-сюда. Она говорит:
— Если бы знать, что они использовали вместо чернил, я смогла бы ее прочитать.
Если писали уксусом или жидким аммиаком, говорит она, то надо сварить красную капусту и протереть страницу отваром — буквы проявятся малиновым цветом.
Если писали спермой, то написанное можно прочесть под флюоресцентным светом.
Я перебиваю: люди записывают заклинания спермой?
И Мона говорит:
— Только самые сильные заклинания.
Если писали раствором кукурузного крахмала, надо протереть страницу йодом.
Если писали лимонным соком, говорит Мона, нужно нагреть страницу, и тогда буквы проступят коричневым.
— А ты лизни, — говорит Элен. — Если кислое, значит, лимонный сок.
Мона резко захлопывает книгу.
— Это книга заклятий, который тысяча лет, книга, переплетенная в человеческую кожу и, возможно, написанная чьей-то древней спермой. — Она говорит Элен: —
И Элен говорит:
— Ладно, я все поняла. Постарайся быстрее ее прочитать и перевести.
И Мона говорит:
— Это не я таскала ее с собой десять лет. Это не я ее уничтожала, не я писала поверх всего. — Она держит книгу обеими руками и сует ее Элен под нос. — Это древняя книга. Она написана на архаичном латинском и греческом. Плюс к тому — древние руны, теперь утраченные. — Она говорит: — Мне нужно время.
— Вот. — Элен открывает сумку, достает сложенную бумажку, отдает ее Моне и говорит: — Вот баюльная песня. Один человек, Бэзил Франки, ее перевел. Если сличить ее с заклинанием из книги, тогда будет проще перевести все остальные заклятия на том же языке. — Она говорит: — Как на Розеттском камне.
Мона протягивает руку, чтобы взять листок.
Но я вырываю листок у Элен и говорю: почему мы вообще затеяли эту дискуссию? Говорю, что я думал сжечь книгу. Я разворачиваю листок. Это страница 27 из библиотечной книжки. Я говорю: надо сперва подумать. Подумать как следует.
Я говорю Элен: ты уверена, что хочешь так поступить с Моной? Это заклинание сломало жизни нам обоим. И потом, говорю я, что знает Мона, узнает и Устрица.
Элен надевает белые перчатки. Застегивает пуговички на манжетах, протягивает руку и говорит Моне:
— Отдай мне книгу.
— Но я могу ее расшифровать, — говорит Мона.
Элен трясет рукой и говорит:
— Нет, так будет лучше. Мистер Стрейтор прав. Для тебя все изменится, все.
Ночь искрится цветными огнями и дрожит криками. И Мона говорит:
— Нет, — и прижимает книгу к груди.
— Видишь, — говорит Элен, — оно уже началось. Когда есть хоть какая-то власть, даже возможность власти, тебе сразу хочется большего.
Я говорю Моне, чтобы она отдала книгу Элен. Мона поворачивается к нам спиной и говорит:
— Это я ее нашла. Я — единственная, кто может ее прочитать. — Она оборачивается, смотрит на меня через плечо и говорит: — А ты... ты хочешь ее уничтожить, чтобы состряпать статью для своей газеты. Хочешь, чтобы все разрешилось, чтобы можно было об этом писать.
И Элен говорит:
— Мона, котик, не надо.
Мона оборачивается через другое плечо, смотрит на Элен и говорит:
— А тебе хочется власти над миром. Чтобы править единолично. Для тебя главное — власть и деньги. — Она обнимает книгу обеими руками, выставив плечи вперед, кажется, что она обнимает ее всем телом. Она смотрит на книгу и говорит: — Я — единственная, кто понимает, кто ценит ее за то, что она собой представляет.
Я говорю ей: послушай, Элен.
— Это Книга Теней, — говорит Мона, —
Я складываю страничку с баюльной песней и убираю ее в задний карман. Делаю шаг в направлении Моны. Смотрю на Элен, и она кивает.
По-прежнему спиной к нам, Мона говорит:
— Я верну Патрика. — Она говорит: — Я верну всех малышей.
Я хватаю ее сзади за талию и приподнимаю над землей. Мона визжит, колотит меня каблуками по голеням и все извивается, пытаясь вырваться, но книгу она держит крепко, и я пропускаю руки у нее под мышками и вцепляюсь в книгу, в мертвую человеческую кожу. Прикасаюсь к мертвому соску. К соскам Моны. Мона орет благим матом и впивается ногтями мне в руки, мягкая кожа у меня под руками. Она впивается ногтями мне в руки, и я хватаю ее за запястья и резко дергаю ее руки вверх. Книга падает, Мона, брыкаясь, случайно отпинывает ее ногой, и никто этого не замечает — на темной стоянке, под аккомпанемент воплей из луна-парка.
Это — жизнь, которая есть у меня. Это — дочка, которую я знал, что когда-нибудь потеряю. Она меня бросит ради бойфренда. Ради дурных пристрастий. Ради наркотиков. Почему-то все всегда происходит именно так.
Борьба за власть. Не важно, каким замечательным и прогрессивным отцом ты себя почитаешь, все равно все когда-нибудь кончится именно так.
Убить тех, кого любишь, это не самое страшное. Есть вещи страшнее.
Книга падает на гравий, подняв облако пыли.
Я кричу Элен, чтобы она взяла книгу.
