границе. Фридин был человеком старомодным и считал личный быт делом второстепенным.

Уже прошла перестройка, рубли рассыпались на копейки, цены стартовали в космос, на орбите задерживаться не собирались.

Кабинет был истинно генеральский: стол огромный, кресло – в одиночку не поднимешь, а стулья рассчитаны на зады генеральские. Сыны и зятья расселись, будто футбольное поле оцепили. Трое были офицерами, но дальше майоров пока не прошли. А если никто не двигает, так никто и не движется. Коллеги Фридина по генштабу решили мудро: раз он своих не просовывает, то им, грешным, со своей-то родней разобраться бы.

Фридин был из казаков, дед – дважды георгиевский кавалер, честь в семье шла не из газет да телевизора, а из крови в кровь. генерал прекрасно знал, как его соратники грабили в Европе и отсылали домой эшелонами, но считал, всяк своим умом живет. Ведь сам-то тоже стройматериалы и солдатушек на стройку личного хозяйства прихватил.

– Скоро седьмой десяток под горку покатится, парни, – сказал он. – А камушек сверху только сдвинь, его и не остановишь, свистит, как пуля у виска. Я это к чему? Вам надо на ноги прочнее становиться. Вы не верьте, что народ поможет, в землю втоптать он зараз, а вверх потянуть на Руси не принято. Офицерики вы мои, дела ваши совсем херовые, – он оглядел сыновей. – Служить некому, а воровать вы не умеете.

Ну ты, – хозяин ткнул жестким пальцем своего любимца Костю, мужа Настьки, – химик. Много твоя химия золота принесла?

– Умному хватит, батюшка, а дураку, сколько ни дай, все мимо рук пронесет.

Университетов, как известно, казак не кончал, но ум имел быстрый, сметливый, и почувствовал генерал, что очкастый химик сегодня разговаривает с ним необычно. Фридин сделал вид, что в тоне Коськи изменения не нашел, и вновь обратился ко всем:

– Повторяю, дела хреновые, ни торговать, ни воровать я не умею, а перед детьми в ответе. Я человек не жлобливый, мое достояние известно – дом ничего себе, крепкий еще, да пятьсот десятин пахотной. Так на земле, окромя меня, никто и работать не умеет, и крови вы наполовину казацкой, а дух у вас городской. Да и дом опять же. Он хорош-то хорош, а продать его нынче некому. Сортир во дворе, горячей воды нет, грош ему цена по сегодняшним деньгам.

Ну а коли на всех разделить, а иначе не умею, то не деньги, сиротские слезы. Из армии следует уходить, ее раскрали до последнего. С военкоматом я решу, на это моей власти еще хватит. Чего дальше, мужики, поскребите затылки. Гуртом держаться – надо землю любить, разбежаться – с сумой пойдете.

Месяц на раздумья, доложите, на кругу обсудим. А сегодня каждому выпить дозволю, но чтобы красиво было, с гармонью и песнями.

Когда из кабинета выходил Константин, хозяина придержал, отвел в сторону, сказал неуверенно:

– Разговор небольшой имеется.

– Ну? – Фридин поднял лохматую бровь. – Говори.

– Понимаешь, отец, я в своей лаборатории химию интересную изобрел. Можно официальным ходом пустить, только деньги и ордена у начальства осядут, ну, мне грамоту дадут.

Старый казак рассмеялся.

– Так и при царе-батюшке было, как в бумаги попадет, так закружит, завертит, с таким делом не сладить.

– Так не сладить, а если по-умному, то можно.

– Воровать? – вспылил Фридин.

– У кого воровать? Я эту химию сам создал, она моя, – с достоинством ответил Константин. – На ней можно большие деньги делать.

– Ну как большие? – недоверчиво спросил казак. – Ну, по сегодняшним деньгам с миллион?

– Стал бы я связываться! – презрительно ответил Костя. – Вы как хозяин станете миллион в день получать.

Фридин, старинного казачьего племени, мужик выдержанный, огладил седой ус, покачал головой и сказал:

– Нет такого товара… Если ты золото скупать начнешь.

– Отец, вас ничего не касается. Действительно, такого товара нет, с золотом я не связываюсь. Ваше дело – поставить небольшую мельницу на своей земле.

– Да кто же мне зерно повезет, когда элеватор неподалеку? – удивился казак.

– Он неподалеку, а вы ближе, – усмехнулся Константин.

– Там объем какой! Они копейку с фунта скинут, и утоп я, – убежденно заявил казак.

– У них помол грубый, я вам куплю мельницу заморскую, шелка ткать будет. А понадобится, и я в силах пару грошей с фунта сбросить.

– Да откуда же у тебя деньги на немецкое оборудование?

– Тесть в Германии стоял, оттуда и привез.

Костя был неказист, но ловок, пригнулся вовремя, и мозолистый кулак тестя свистанул мимо.

– Украл? – крикнул он. – Я украл?

Константин зашел с другой стороны, заговорил серьезно:

– Батя, в твоем звании люди все имеют. И ты мог бы иметь, а что у тебя ничего нет, так про то никто не знает и не верит.

– Думаешь, не верят?

– Точно. Ждут, что скоро развернешься. Пусть развернется твой зять. Ты спишь спокойно, – Константин улыбнулся.

Прошло полгода, и на участке Фридиных заработала чудо-мельница, мух – пух, цена – копейка. Сначала соседи посмеивались, заходили поглядеть. Говорили, мол, конечно, немец плохо не сделает, да откуда пшеницу брать? Константин вел себя спокойно, самостоятельно, лишних заказов не брал, взятые выполнял в срок.

Однажды приехала группа кавказцев, предложила мельницу продать. Вышел к ним старшой, сухо сообщил, что в хозяйстве ничего не продается. Оружие у всех имеется, бабы не хуже мужиков стреляют.

Константин стал подкупать сельхозтехнику, все наилучшее. Не только сельская, городская администрация Фридиных зауважала.

В хозяйстве появились две «Нивы», два охранника, здоровенные молчаливые парни. Отоспавшись, поутру они, не торопясь, работали. Когда окрестные мужики прикидывали, что фридинское хозяйство должно было еле ноги волочить, ан нет, все добрели, забор кованый поставили, хотя хлеб растили никак не лучше соседей, да и сорняка много, конопля завелась, русскому мужику и в голову не придет, что конопля та есть чистое золото.