– Поздравляю, – спокойно сказал Гуров. – Сын – это прекрасно, я тебя понимаю. – Странно, однако подобным заявлением Гуров остался доволен.

Что человек трусоват, лучше выяснить раньше, чем позже, к тому же многолетняя практика свидетельствовала: человек, прилюдно заявлявший о своем страхе, в критические моменты оказывался, как правило, на высоте, вел себя достойно. Что не всегда случалось с отчаянными парнями, казалось бы, не боявшимися ни бога, ни черта.

– Как сына назвал? – спросил Гуров с улыбкой.

– Василием, в честь деда, – ответил Виталий и смутился, он ожидал, что полковник начнет выговаривать, стыдить, издеваться.

У Олега на скулах проступили пятна, но он молчал.

– Любому нормальному человеку страшно, плохо, коли он пугается вдруг не вовремя, а когда предупреждает, он вполне порядочный мужик. – Гуров допил остывший кофе, внимательно взглянул на Олега, но обратился снова к Виталию: – А стреляешь ты как, прилично?

– В ростовую мишень с пятидесяти метров не промахнусь.

– Отлично, просто отлично, но стрелять в человека никто тебе не позволит. Ну, – Гуров повернулся к Олегу, – а у тебя дети растут?

– Двое, Лев Иванович, но это не имеет значения, – быстро ответил Олег.

– Ребята растут, а значения не имеет. Тебе, дружок, к доктору обратиться следует. – Гуров вел беседу в таком тоне, словно обсуждался вопрос не о захвате профессионального убийцы, а болтали о пустяках, коротая время в ожидании обеда. – У меня детей, к сожалению, нет, но имеются мать с отцом; когда я вынужден рисковать, я, может, и не хочу, но невольно думаю, какую страшную рану я нанесу любимым людям, если оплошаю и со мной что-нибудь случится. Так что ты, Олег, мягко выражаясь, не прав. Теперь по существу. Действовать будем так. Я вылезаю через окно, ведущее в сад, и исчезаю; чтобы обогнуть строящийся массив и подойти к задней двери того дома, мне понадобится минут тридцать. Кладем сорок. Через двадцать минут после моего ухода Олег выносит на веранду садовый столик и три кресла, после чего начинает расставлять тарелки и все, что полагается для обеда. Стрелять в тебя киллеру не имеет смысла, более того, он проваливает операцию, теряет деньги. Киллеру нужен именно я, даже без бинокля и оптического прицела на таком расстоянии спутать нас невозможно. Олег, ты со мной согласен?

– Теоретически, – ответил Олег. – Только почему-то в жизни всегда случается не так, как рассчитываешь.

Гуров заметил, что десять минут назад «мужественный» Олег, поглядывающий на напарника презрительно, сейчас мандражит. Гуров подумал, что напрасно не взял с собой Станислава. А не взял исключительно потому, что Крячко в данный момент нужнее в Москве.

– Может, вынос мебели и сервировку стола отменим. – Хотя Олег ничего определенного не сказал, сыщик продолжал: – Действительно, болтаться в перекрестии прицела снайпера – занятие не из приятных. А может, у него нервы сдадут?

– Нервных на такие дела не нанимают, – неожиданно сказал Виталий. – Все должно быть по-честному, у Олега двое пацанов, у меня лишь один, я буду мебель расставлять.

Сыщик взглянул на одного охранника, затем на другого. Олег красноречиво молчал. Стремясь разрядить обстановку, Гуров сказал:

– Олег, у меня будет к тебе не менее ответственное задание. В оговоренное время (мы сверим часы) ты из-за портьеры дважды, можно и три раза, стреляешь в левое окно второго этажа. У тебя дверь и два окна, стрелять два раза с одного места нельзя, реши, как ты будешь передвигаться. Желательно, чтобы ты в окно попал, но, даже если промахнешься или вмажешь в боковую стенку и произойдет рикошет, тоже неплохо. Нам нужно создать отвлекающий маневр, не более того, чтобы я успел войти в дом и подняться на второй этаж.

Киллер лежит в метре от окна, с улицы его не видно, заметив приготовления к обеду, он, конечно, обратит внимание, что прибора три, займет удобную позицию, сосредоточится. Когда начнется стрельба, он невольно пригнется, хотя и будет находиться не на линии огня, так как пули пойдут снизу вверх. Однако сразу не сообразишь, а рефлекс есть рефлекс. Кроме того, чтобы выстрелить, самому киллеру придется приподняться.

– Теоретически, – вновь сказал Олег. – Откуда известно, что он именно в данном окне? Он там в семь часов прикурил, так, может, он просто шел, остановился и прикурил, а лежка у него в другом месте?

– Разумно, – согласился Гуров. – Давайте сделаем проще – я уйду, а вы из дома не высовывайтесь. Такая ситуация его тоже будет нервировать.

Киллер лежал на постеленном на полу матрасе именно в том доме, о котором шла речь, курил и слушал разговор Гурова с охранниками. Дело в том, что рыжеусый бригадир Степан действительно семь лет проработал в уголовном розыске и был уволен за пьянку и ссору с начальством. Но Фокин знал об этом, а еще он знал, что у Степана в Харькове жена и двое детей, которые ждут батю, отправившегося в Россию на заработки. Бывшему оперу не оставили выхода, и, зайдя поутру к Гурову, предупредив его о странном рыболове, он прилепил к задней стенке кресла «жучка», и первый этаж дома великолепно прослушивался.

«Нива» киллера стояла в тридцати метрах от дома, где он залег, грунтовая дорога выходила на асфальтовое шоссе, до Кольцевой дороги оставалось пять минут езды и ни одного поста ГАИ.

Услышав, что Гуров лично собирается посетить киллера, он скупо улыбнулся и начал разбирать винтовку. Изготавливалась она далеко от Москвы и России и предназначалась в основном для специалистов-индивидуалов, в принципе по своей цене винтовка больше ни у кого спросом не пользовалась. Она разбиралась на составные части, для каждой из которых имелся специальный чехол, а для изящного прицела даже футляр с бархатной обивкой. Так же в отдельный футляр укладывался затвор и спусковой крючок. Стоило это произведение искусства примерно столько же, сколько стоит «Мерседес», только последний купить, если имеешь деньги, легко, а подобную винтовку крайне сложно. Тем не менее покупатели находились, известно, если товар не покупают, то его и не производят. Россия к данному закону отношения не имеет, она живет по-своему, как именно, пока никто в мире не знает.

Убийца разобрал и уложил винтовку, достал револьвер, сдвинул барабан, проверил наличие патронов, опустил оружие в карман, продолжал слушать разговор своей жертвы с охранниками.

– Если из дома донесутся выстрелы, не волнуйтесь, значит, стреляю я, так как у преступника оружие с глушителем, – произнес уверенный, немного насмешливый голос.

– Может, мы как-то поможем?

– Все-таки три ствола – не один.

– Нет, ребята, вы меня извините, я предпочитаю действовать в одиночку, – ответил Гуров и подумал, что малый прав и три ствола – не один. Только при условии, что эти стволы находятся в руках профессионалов, а не у людей, которые перед боем считают, у кого сколько ребятишек. Возьмешь их с собой и неожиданно окажешься в кандалах. Нет уж, в одиночку надежнее.

Своего единственного киллера Фокин уже израсходовал. Человек, залегший напротив виллы, где укрывался Гуров, был не наемным убийцей, а офицером ВДВ, бойцом идейным, ненавидевшим Президента и правящий режим. Офицер служил у очень большого генерала, который являлся в заговоре если не первым, то вторым лицом. Генерал тоже ненавидел Президента. Насколько позволяла конспирация, был идейным руководителем Фокина, не любил его, считал политиком-интриганом, личностью недостойной, однако признавал, что у подполковника голова на месте. Расширять круг людей осведомленных неразумно и просто опасно, потому согласился с Фокиным на одноразовый контакт, передал ему исполнителя и устранился, заявив, что независимо от успеха операции знать никого не знает.

Фокин моментально понял, что имеет дело с профессионалом-разведчиком и снайпером, предупреждать его о силе и опасности Гурова не стал, сказал лишь, что он далеко не первый, кто берется за ликвидацию сыщика. Предыдущих схоронили.

Незнакомец молча кивнул и исчез, сказав на прощание, мол, Фокина никогда не видел, знать его не желает и подполковник ему не начальник. Ни о каких деньгах разговора вообще не было. Расставшись с незнакомцем, Фокин неожиданно подумал, что человек этот – ликвидатор из ГРУ и теперь везучему менту настал конец.