угадывал в нем командира. Это был подполковник Семен Петрович Фокин.

Ребята говорили, якобы мужик ищет сына, другие утверждали, что сына у него убили в Грозном и мужик помогает госпиталю получать кредиты на лекарства. Через два дня Фокин присел рядом с койкой Игоря и сказал:

– Здравствуй, Игорь, меня Семеном Петровичем зовут, я тоже сирота. Твою историю я знаю. Хреново получилось, но жить, Игорь, все равно надо.

– Жить? – Игорь усмехнулся. – С моей пенсией можно не жить, а в подземном переходе с кепкой у ног сидеть. Да кто же мне подаст, когда внешность у меня, хоть завтра в бой.

– Ты парень красивый, верно, а на хлеб с колбасой мы с тобой заработаем. Ты один, и я один, а двое – уже сила.

Так могущественный таинственный подполковник Фокин познакомился с осколком чеченской войны Игорем Смирновым. Подполковник считал, осколок еще не долетел до цели, но может долететь и поразить, нужен толковый руководитель движения.

В мае в Москве стало неожиданно по-летнему жарко. Гуров, который жару терпеть не мог, стал чаще сидеть в прохладном кабинете, находил для себя отговорки, не ездил в город, а когда выбирался, просил Станислава подвезти, словно не имел своей машины или не умел водить.

Отношения с Батулиным складывались трудно. Гуров давить не хотел, а майор изображал непонимание, держался ровно, спокойно, но информацию о Фокине выдавал по капле. Сыщик был терпелив, каждую каплю рассматривал под микроскопом и к концу апреля уже имел достаточно хорошее представление о подполковнике. О его характере, привычках, частично даже о намерениях. Чем больше Гуров узнавал, тем больше убеждался: объект выбран верно, сегодня скромный подполковник мощнее министров, помощников и генералов. Сыщику стало ясно: Фокин готовит заговор, но кто, кроме Батулина, который был не шестеркой, но и картой явно не козырной, помогает Фокину, входит в его команду, каковы цели подполковника, Гуров определить не мог.

Фокин сблизился с Николаем Алентовым, через него познакомился и часто встречался с кандидатом в Президенты Евлампием Дубовым, который согласно различным социологическим опросам неуклонно набирал очки, но так безнадежно отставал от двух лидеров, что говорить о Дубове как претенденте на президентское кресло было несерьезно.

Гуров изредка бывал у Горстковых, которые неизменно принимали его радостно, искренне, радушно. Юлия звонила часто, а две недели назад неожиданно прилетела в сопровождении двух каких-то парней- близняшек, в которых Горстков по описанию Гурова без труда узнал бойцов Льва Бунича.

Выглядела Юлия великолепно, ровный неяркий загар, глаза ясные, движения легкие и четкие. Но мать с отцом почувствовали, что дочка отдалилась, смотрит на них как на чужих, а на свой дом – как на гостиничный номер, в котором переночевала, пора и честь знать.

Но отец с матерью были так довольны ее внешним видом, здоровьем, что на остальное внимания особо не обращали. Когда они начали уговаривать ее повременить с отъездом, Юлия твердо сказала:

– Доктор отпустил меня на двое суток, учитывая дорогу и разницу во времени, так успеваю только- только. Да и душно у вас, я живу в тайге, неподалеку от моего бунгала медведица с двумя медвежатами обосновалась, наверное, скучает.

– Дочка, да что же ты там делаешь в тайге целыми днями? Так и с ума сойти можно!

– Это здесь с ума сойти можно, в тайге нельзя, там интересно. Есть одна идея, – может быть, продолжу свое образование, но не в Москве. Осенью буду поступать, а потом посмотрим, может, переведусь.

Гуров, выслушав рассказ Горстковых, усмехнувшись, сказал:

– Значит, Москву посетили Левый и Правый. Они вам понравились?

– Очень! – Нина Дмитриевна даже всплеснула руками, а хозяин сдержанно улыбнулся. – Хорошие мальчики, только слишком молчаливые, словно немые.

– Мальчики, – хмыкнул Гуров. – Они работают телохранителями, но вообще-то профессиональные бойцы. Очень профессиональные, я таких больше и не знаю, а я в силу своей профессии перевидал этой публики более чем достаточно.

Хозяйка ахнула, а Горстков нахмурился и сказал:

– Лев Иванович, а ваша работа продвигается или застряла?

– Именно продвигается, но так медленно, на глаз и не определишь. Я встретился с очень умным, осторожным, крайне опасным человеком. Уверяю, ваши деньги расходуются аккуратно и не зря.

– Деньги! – Горстков махнул рукой. – Самая дешевая вещь в мире. Он опасен для кого? Для меня, семьи или политиков?

– Я бьюсь над данным вопросом, точного ответа пока не имею. Убежден, что в ближайшее время ответ получу, тогда мы с вами, Юрий Карлович, встретимся, решим, как вести себя дальше. Мне одному данный человек не по зубам.

– Вам не по зубам? Ну-ну, подождем, может, вдвоем мы его одолеем.

– Будем надеяться. – Гуров раскланялся и ушел.

Оперативники Гурова занимались нудной, довольно безнадежной работой. Они следили за Фокиным. Возможно, и был бы какой-то результат, если бы не категорический приказ Гурова:

– Ребята, представьте, что вы ведете наблюдение за мной. Одно неосторожное движение – вся работа насмарку. Если он резко перестроился, сделал резкий поворот, бросайте его немедля, начинайте с исходных позиций, машины менять ежедневно.

В условиях Москвы, движения на улицах, учитывая приказания Гурова, оперативники могли удержаться за Фокиным не более тридцати минут в сутки. Они знали, где он живет, где работает, в каких ресторанах предпочитает обедать, и «брали» его под наблюдение из этих мест. Но вскоре вынужденно «бросали», так как Фокин проверялся автоматически, не гадая, есть за ним наблюдение или нет.

– Он все равно попадется, – повторял Гуров. – У него должны быть конспиративные встречи, однажды он будет торопиться и приведет вас к цели.

Ребята устало и безнадежно кивали, продолжали работать и неожиданно – такие вещи всегда происходят неожиданно – вышли на подмосковный госпиталь. Здесь Фокину делать было абсолютно нечего. Но когда назавтра оперативники не следили за Фокиным, а ждали его у ворот госпиталя, подполковник вновь объявился.

Григорий Давидович Котов, высокий, худой и нескладный еврей, который походил на оперативника, как дворничиха на балерину, побывал в Обществе Красного Креста. В Комитете матерей, которые вели свою безнадежную борьбу с чиновниками, выяснил, кто курирует госпиталь, сказал, что располагает некоторыми средствами, собранными для раненых воинов, и без особого труда в компании двух женщин, сыновья которых лежали в госпитале, проник через железные ворота и благополучно миновал не шибко назойливых сестер.

Через два дня Григорий Давидович был в госпитале своим человеком. А так как он не клал деньги на неизвестный счет, откуда они отправлялись по неизвестному адресу, а доставал их из кармана и тихо спрашивал: «Чем я конкретно могу помочь?» – то вскоре сестры души в нем не чаяли, а главврач абсолютно игнорировал мелкие нарушения, которые порой допускал оперативник. Он покупал фрукты, сигареты, а на Первое мая принес две бутылки роскошного вишневого ликера. Одну презентовал сестрам, другую «потерял» в палате, где лежал Игорь Смирнов. Притяжение подполковника Фокина именно к данной палате сыщику было выяснить не сложно. Котова раненые звали «Давыдович», любили и считали слегка чокнутым, полагая, что у него в Чечне погиб сын, только человек об этом говорить не хочет.

– Тут еще один ходит, не чета вам, Давыдович, не простой, видно, из больших начальников. У него тоже в Грозном сына грохнули, – сказал конопатый сосед Игоря Смирнова.

– Ты, дружок, не ищи вину или корысть в моих поступках, – сказал Котов, мгновенно поняв, что ребят интересует, зачем тут ходит этот длинный худой еврей, что он тут потерял или пытается найти. – Все просто, у моего друга убили сына под Бамутом. Друзья собрались, сложились, у некоторых деньги имеются, так и организовался наш фонд. А у меня отпуск подошел, друзья говорят, иди, раздай бойцам из рук в руки, чтобы чиновники не разворовали. Вот и хожу, раздаю, но скоро и деньги и отпуск кончаются, распрощаемся.

Столь простое объяснение, казалось бы, загадочного Давыдовича несколько разочаровало ребят. Но глазастый конопатый сосед Игоря задумчиво произнес: