– Нет уж, Гриша, я его прищучу, – сказал Веткин, прячась за автобусом, отпуская ведомые «Жигули» на квартал. – Я из общего котелка задарма жрать не желаю.

– Очнись, сыщик, – гундел с заднего сиденья Котов. – Это из парной хорошо окунуться в прорубь, а в принципе прорубь следует обходить стороной.

– Почему евреи такие умные?

– Потому что русский и дураком проживет, а дурак-еврей погибнет, – ответил Котов философски.

Они свернули у Марьиной Рощи, обогнали стоявший у тротуара автобус и увидели: Батулин припарковался у четырехэтажного облезлого, довоенной постройки дома, запер машину и спокойно вошел в подъезд. Оперативники проехали мимо, свернули в ближайший двор, и Веткин выскочил из машины, бросился к подъезду.

– Мудак, словно сто лет в сыске и не пахал, – выругался Котов, выбрался с заднего сиденья, забрал ключи, аккуратно запер машину и неторопливо направился следом за товарищем. Прежде чем войти в подъезд, опер внимательно посмотрел переулок: «Жигули», на которых прикатил Батулин, стояли на месте. Котов лишь вошел в подъезд дома, как понял, что они угодили в ловушку. Тусклая лампочка освещала грязный подъезд, на другой стороне которого виднелась приоткрытая дверь во двор. Это был, как говорится, обыкновенный «сквозняк».

Котов побежал, проскочил площадку, толкнул дверь, она подалась с трудом, когда опер дверь отодвинул, то увидел под ногами Генку Веткина. Он лежал на боку, прижав руки к груди, словно спал. Котов нащупал вену на шее товарища, убедился, что он жив, осмотрел голову, повреждений не нашел, осторожно повернул на спину, распахнул плащ, на пиджаке с правой стороны виднелась небольшая темная дырочка. Котов снял свой плащ, сложил вчетверо, подложил приятелю под затылок, вынул у него из внутреннего кармана пистолет, прошел в ближайшую квартиру на первом этаже, вызвал «Скорую», объяснив, что сделает с врачами, если они не прибудут немедленно.

Хозяином квартиры оказался отставной полковник, который, несмотря на возраст, был еще крепок и все понимал с полуслова. Отставник надел старую шинель, вышел с Котовым во двор, взглянул на тело, спросил:

– А не охладится? А кровотечение?

– Принеси старое одеяло, подложим, переворачивать, смотреть спину не будем, опасно, – ответил Котов.

– Согласен. – Отставник сбегал домой, принес байковое одеяло. Они осторожно подсунули его под опера.

Тот открыл глаза, смотрел осмысленно.

– Говно, сопляк, – прошептал, выпустив кровавый пузырь.

– Молчи, сейчас приедут, заберут, мы с тобой, Гена, еще попашем. Терпи, мне на минуту отойти требуется, вот полковник тебя охраняет.

Веткин криво улыбнулся, закрыл глаза, а Котов легким шагом направился через двор, под арку соседнего дома, таким путем наверняка ушел преступник. Здесь, под аркой, стояли два больших ящика с мусором. Котов осмотрел затоптанную талую землю, начал копаться в ящиках. В первом же под смятой коробкой из- под торта лежал «макаров» с привинченным глушителем. Оперативник завернул пистолет в носовой платок, хотя и понимал, что никаких пальцев на оружии быть не может, убрал в карман.

Как ни странно, «Скорая» подъехала быстро, Геннадия повезли в Склифосовского. Котов двинулся следом на машине, отметив, что «Жигули» Батулина исчезли, значит, был и второй человек, и операцию планировали. Котов болтался в Склифе, пока усталый равнодушный врач в зеленом халате и зеленой шапочке спокойно не сообщил:

– Счастливчик ваш приятель, до следующего выстрела доживет. Сейчас он спит, денек подержим в реанимации, потом приходите. В милицию сообщать? – Хирург посмотрел Котову в глаза, пробормотал: – Понятно. – И отправился отдыхать.

Генерал Степан Сидорович Володин сидел за своим служебным столом и смотрел на расположившегося в кресле напротив мужчину лет пятидесяти настороженно.

Семен Петрович Фокин даже для заместителя начальника контрразведки был фигурой загадочной. Худой, в элегантном костюме, лицо узкое, породистое, волосы темные с проседью, глаза темные, взгляд доброжелательный – такова была внешность гостя. Интеллигентный, умный мужчина среднего возраста. Но то была лишь видимая часть айсберга, а что таится в глубине – покрыто неизвестностью.

Володин знал, что Фокин до распада Союза имел звание полковника, работал в первом, позже во втором главке, затем был из органов уволен. Вскоре он появился в Управлении охраны Президента на какой-то незначительной должности, звание ему не вернули, Фокина понизили, он стал подполковником. Но некоторые источники Володину докладывали, что Фокин на службе появляется время от времени, числится одним из помощников всесильного генерала Коржанова, но в кабинете не сидит, бумаг не пишет, однако в кабинет своего шефа проникает в любой момент, и о чем они беседуют – никому не известно. Кроме того, Фокин вхож во все кабинеты администрации Президента и правительства, везде его принимают, разговаривают уважительно. Видели Фокина и в загородной резиденции Самого, где подполковник ловко играл в теннис, позволял себе обыгрывать людей самых высоких званий, что, как известно, делать не положено.

Год назад Володин распорядился сделать «установку» на Фокина, но через две недели позвонили сверху и грубо приказали Володину прекратить заниматься самодеятельностью и совать нос куда не положено.

В общем, скромный подполковник Семен Петрович Фокин являлся фигурой загадочной, и от него следовало держаться подальше. Когда во вторник утром Володину доложили, что к нему без предварительной договоренности пришел какой-то подполковник Фокин и просит принять, генерал отложил запланированные дела, приказал ни с кем не соединять, а подполковника пропустить.

И вот они беседовали уже больше получаса, при этом подполковник выражал открытое недовольство, даже легкое презрение в адрес хозяина кабинета. Хотя все это сквозило только в тоне, слова подполковника были безукоризненно вежливы.

– Повторяю, уважаемый Степан Сидорович, оставьте семью Горстковых в покое. – Фокин сидел, закинув ногу на ногу, любовался сверкающим ботинком. – Они не вашего ведомства, у контрразведки хватает своих забот.

Терпение у Володина кончилось, даже врожденная осторожность покинула генерала.

– Я с должным уважением отношусь к вашей фирме, подполковник, но не понимаю, на каком основании вы вмешиваетесь в нашу работу? – произнес он достаточно твердо.

– Оттого, что вы мешаете моей, – ответил флегматично Фокин. – Вы помешали мне в Париже, вы влезли не в свое дело в Москве.

– Повторяю, я не знаю, кто помешал вам в Париже. Вот ваши люди там изувечили моего парня, это факт, кто там влез еще, мне неизвестно. Догадываюсь, что это парни полковника Гурова.

– Да, Гуров, он себе много позволяет, его следует укоротить, – лениво произнес Фокин, но его тон и высказанное небрежение в адрес Гурова не соответствовали истинному отношению подполковника к известному сыщику.

Фокин лет десять, может, чуть больше назад сталкивался с Гуровым, и воспоминания о той встрече являлись не самыми светлыми в сложной жизни подполковника. Он мало кого боялся, но Гурова остерегался серьезно и клял все на свете, что сыщик оказался замешанным в столь серьезном и деликатном деле.

– Укоротить? – подхватил Володин. – Если вы, уважаемый Семен Петрович, это исполните, я лично за свои кровные поставлю вам ящик коньяка. Гурова нельзя укоротить, он человек, его можно убить.

– Господин генерал, вы говорите лишнее.

– Господин подполковник, не забывайтесь! – Володин сорвался и повысил голос. – Мне неизвестно, кто вам покровительствует, кого вы в данный момент представляете, однако следует и меру знать!

– Видите, вам неизвестно, что точно произошло в Париже, неизвестно, кто мне покровительствует. – Фокин брезгливо поморщился. – Для вашей должности, генерал, вы недостаточно информированы. Вы однажды попытались навести обо мне справки, вам русским языком объяснили, что этого делать не следует. Я вам, генерал, внятно говорю, поясняю: если я увижу ваших людей хотя бы близко от семьи Горстковых, у вас на службе неприятностей не произойдет, так как не будет самой службы. Кроме того, намекаю, я