отрежут себе путь к переговорам, тогда в лучшем случае убьют сразу.
– Я в вашей власти, но вам от этого толку мало. Я могу согласиться на что угодно, мои слова мало стоят. Хозяин поставит на мне крест, будет разбираться с вами.
– Ты нам скажешь его имя, как его найти. – Сабирин вновь выпил. – Мы его возьмем, тебя зачислим в нашу команду.
Дуров, не задумываясь, сдал бы Усова, но знал, что ему самому это не поможет.
– Вы без меня его не возьмете. Я вам нужен живой и здоровый.
– Ты утверждаешь, что твой хозяин – серьезный авторитет. Назови его имя, я проверю, и ты свободен. – Сабирин улыбался, понимая, что сидевший перед ним человек блефует.
Ни один из крупных авторитетов не пошлет на переговоры одного безоружного человека. Прибыли бы на трех тачках, с автоматами, один зашел бы в дом, остальные – на улице. И имя свое авторитет на переговорах скрывать не будет. Гость наверняка человек тертый, из ментов. А вот кто за его спиной – неясно.
– Имя и телефон, – Сабирин взял ручку. – Я позвоню, переговорю, и ты свободен.
– Не держи за мальчика, Сергей Львович. – Дуров не видел стоявших за спиной, но на всякий случай качнулся в сторону.
Кулак амбала мазнул по волосам. Дуров вскочил, схватил стул.
– Слушай, ты, коммерсант херов! – крикнул Артем, сплевывая кровь. – Я из-за денег на крест не пойду! Поехали, я покажу вам забор, сумеете перелезть, валяйте!
– Наручники, в машину, на дачу! – сказал хозяин и отпил из высокого стакана.
Дуров понял, терять уже нечего, что было силы рубанул стулом ближайшего охранника, бросился к дверям. За спиной хлопнул выстрел. Пистолет с глушителем, до входной двери не успеть, понял опер, рванулся к окну. Память не подвела, решетки не было. Он закрыл лицо руками, прыгнул, сгруппировался, вышиб раму, вывалился на улицу. В нем было столько страха и злости, что удара, порезов он не почувствовал. Хлопнул выстрел, до «Жигулей» оставались метры. «Неужели не успею?» – подумал он, когда за спиной ударили выстрелы и раздался голос:
– Там, в окне! Брось пушку, дурак, коли стрелять не умеешь!
Дуров уже выезжал со двора.
Вторым выстрелом Крячко ранил человека с пистолетом, который прыгнул на подоконник, ударил рукояткой соседа, с которым только что обсуждал недостатки импортной водки, затем выстрелил в колеса «БМВ» и побежал к своей машине.
Глава 6
Генерал Орлов сидел за ничейным столом в кабинете своих сыщиков, изображал, что решает кроссворд.
– Я тебе не судья вообще, тем более не судья в конкретном случае, – говорил Гуров, глядя на Крячко, который, сидя напротив, изучал чахлый цветок на подоконнике. – Ты сражался, я занимался черт знает чем. Ты попал в критическую ситуацию и выбрался из нее как сумел. Я не берусь анализировать ситуацию в целом, но в конкретном случае мы выглядим не как старшие офицеры главка, а словно партизаны в тылу врага. Ты двух человек покалечил, одного ранил, без твоих показаний мы не можем заниматься данной группировкой.
– А чего мои показания? – фыркнул Крячко. – Я видел, как из окна выбросился человек, ему вслед стреляли. Если начнется следствие, сто свидетелей подтвердят, что в помещение офиса ворвался пьяный, напал на кассиршу, когда охрана пыталась его скрутить, он выбросился в окно. Сообщник прикрыл убегавшего выстрелами.
– Подобную историю я слышал час назад от заместителя райуправления по оперчасти, – сказал Орлов, откладывая журнал. – Работаем мы плохо. Я имел в виду не вас, а себя в первую очередь, милицию в целом. Конечно, эта контора в райуправлении известна, кто-то из ментов там прикармливается. Позор! Мне сказать вам, господа офицеры, нечего. Официального расследования не будет не только потому, что берегу честь мундира, а просто жалко тратить время и силы на пустую работу. Занимайтесь своими непосредственными делами. Сначала вас обстреляли в переулке, затем во дворе, завтра обстреляют на площади.
Орлов тяжело поднялся, опустив лобастую голову, пошел к дверям, остановился и тихо сказал:
– Не думал, что доживу… А почему, спрашивается, в милиции должен быть порядок, когда преступники укрываются в Думе? А господа законодатели прилюдно дерутся, таскают женщин за волосы? Мой отец, человек далеко не дворянского происхождения, таких на порог дома не пускал.
Когда Орлов вышел и прикрыл за собой дверь, Крячко смачно выругался.
– А мой отец матерился только по пьянке, потом два дня неприкаянный ходил. Что же мы от поколения к поколению все хуже и хуже?
– Так не бывает, Станислав. Иначе давно бы вновь на деревья залезли либо вымерли, как мамонты. Просто сегодня в России зигзаг не в ту сторону. Если у тебя мать слепая или пьет, ты же ее на другую не поменяешь? – Гуров встал, одернул пиджак, даже поправил галстук. – Убежден, что Дуров тебя не узнал.
– Ему не до того было. Он в мою сторону и глянуть не успел.
– Теперь ты убедился в связи бывшего опера с бывшим полковником?
– Ничуть. Ты замкнулся на Пашке по личной злобе. Ясно, бывший мент кого-то представляет. Может, Пашу Усова, а может, своего официального хозяина. Гай Борис Петрович фигура очень колоритная.
– Согласен. Но в Проточном дело ставил оперативник и человек, знающий полковника Гурова.
– Ты знаменитый. – Крячко вырвал из настольного календаря листок, начал мастерить кораблик. – А может, они все как-то повязаны. Загадал я им загадку, головы сломают, не разберутся. Хотя, – он хитро взглянул на Гурова, – ты знаешь, Дуров парень непростой, хитрый, он может не сказать, что его отход прикрыли. Зачем, спрашивается, делиться славой? Скажешь, начнут допытываться: кто, как да почему? Хлопотно. А так, я все самолично! Герой!
– И откуда у тебя такие мысли?
– Система Станиславского. – Крячко постучал пальцем по голове. – Я себя на его месте представил и понял, а на хрена козе баян?
– Молодец. А ты не представил, что твои очень даже здравые предположения в корне меняют ситуацию? Не знаю, какого ума твой Дуров, но начальник у него точно умен. Кроме милиции, прикрыть бывшего опера было некому. Этот меховщик, или кто он там на самом деле, может подумать, что заявились люди предусмотрительные. А сам Дуров и его шеф отлично знают, что никакого прикрытия не было.
– Как ты раскладываешь, Дуров недолго меня будет высчитывать, – сказал Крячко. – Во время короткой беседы мы отлично поняли друг друга. А если он понял, что стрелял во дворе опер, значит, мент «вел» Дурова от казино, значит, лавочку надо закрывать.
– Или расширять, – возразил Гуров.
Кисти рук и лицо Дурова были забинтованы, кое-где через бинты проступала кровь. Он спал в двухместном номере скромного подмосковного пансионата. Павел Петрович Усов расположился в кресле у окна, держал на коленях открытую книгу, смотрел на освещенные заходящим солнцем деревья, гадая о том, есть ли на земле человек, который смог бы назвать все оттенки красок осенней листвы? От темно-зеленого до темно-красного, от ржаво-рыжего до лимонно-желтого. «Нет, из меня уж точно художник не получится», – решил Усов и включил стоявший рядом торшер.
Дуров спал, лежа навзничь, широко открыв рот, похрапывал. Спал он крепко, потому как вместо снотворного принял две бутылки коньяку.
Вчера после полудня Усов начал нервничать, ждал звонка. Договорились, если переговоры пройдут успешно, то Дуров позвонит, после двух гудков положит трубку, и через тридцать минут они встретятся на Новом Арбате, там, где раньше был ресторан «Арбат». Если дело осложнится, то опер позвонит, скажет, где его подобрать в машину. Если вдруг он окажется под контролем, то обратится к Усову по имени.
Дуров позвонил около часа, когда, выждав пять звонков, Усов снял трубку, то услышал:
– Я в своей машине у Триумфальной арки, нужны йод и бинты.
Когда Усов приехал, то увидел, что Дуров плох, потерял много крови. Все порезы были ерундовые, но на