Серджио каким-то чудом уловил его настроение. Это ему всегда удавалось.

— Я еще позвоню тебе перед отъездом, Гвидо.

— Хорошо. Stammi bene. [10]

— Чао. — И Серджио положил трубку.

В течение своей жизни Брунетти не раз слышал подобное: «только благодаря ему…», и всякий раз не мог не вспомнить о Серджио. Когда Брунетти, который всегда хорошо учился, исполнилось восемнадцать, было решено, что на обучение в университете у семьи нет денег; что он должен сначала встать на ноги и начать вносить свой вклад в семейный бюджет. Брунетти желал учиться так же страстно, как другие в его возрасте желают близости с женщиной. Но что ему оставалось делать? Смириться и начать искать работу. И тогда Серджио, в то время только получивший должность техника-лаборанта, настоял на том, чтобы брат не прерывал учебу, при условии, что он сам будет оказывать семье посильную материальную помощь. Уже тогда Брунетти был уверен, что хочет изучать право, и не столько современное законодательство, сколько историю права, его эволюцию, и причины, по которым оно развивалось именно так, а не иначе.

Поскольку в университете Ка'Фоскари не было юридического факультета, Брунетти пришлось уехать в Падую, что прибавило Серджио новых расходов; ему даже пришлось отложить женитьбу на три года, в течение которых Брунетти стал одним из самых успевающих студентов на факультете. Он даже начал подрабатывать, давая уроки студентам младших курсов.

Не поступи он в университет, он никогда не встретил бы Паолу, с которой познакомился в студенческой библиотеке; и, разумеется, никогда не стал бы полицейским. Иногда он задавал себе вопрос: если бы обстоятельства сложились по-другому и он стал, к примеру, страховым агентом или обычным городским чиновником, изменился бы его внутренний взгляд на мир, на окружающие его вещи? Чувствуя, что праздные раздумья затянулись, Брунетти решительно протянул руку к телефону и снял трубку.

Брунетти так ни разу и не поинтересовался у Паолы, сколько комнат в особняке ее родителей; ему казалось, что это пошло. Он до сих пор не знал, сколько же на самом деле комнат в этом шикарном палаццо. Вот и сейчас он понятия не имел о количестве телефонных номеров, которыми располагал Орацио Фальер. Брунетти знал три номера: первый предназначался для публичного пользования, для друзей и партнеров по бизнесу, второй — только для членов семьи, и третий — личный номер графа, которым он практически не пользовался.

Сначала он позвонил по первому номеру, будто дело было не такое уж срочное и едва ли личное.

— Резиденция Фальер, — откликнулся незнакомый Брунетти мужской голос после третьего гудка.

— Доброе утро. Меня зовут Гвидо Брунетти. Я бы хотел поговорить с… — Брунетти слегка замешкался, стоит ли упоминать титул или достаточно будет сказать «с тестем».

— Он сейчас говорит по другой линии, Dottore Брунетти. Может, он перезвонит вам через… — затем последовала долгая пауза, — у нас тут отключили свет. Я сейчас вас соединю.

Брунетти услышал мягкий щелчок, а затем в трубке зазвучал глубокий баритон его тестя:

— Фальер.

Точка.

— Доброе утро. Это Гвидо.

Голос тестя слегка смягчился:

— А, Гвидо, как поживаешь? Как дети?

— У нас все отлично. А как вы? — у него не хватило духу выговорить «Донателла» (так звали его тещу), а называть ее графиней почему-то не хотелось.

— Мы тоже в порядке, спасибо. Так чем обязан? — Граф прекрасно понимал, что коль скоро зять позвонил ему, на то имелись веские причины.

— Мне хотелось бы знать, что вам известно о семье Лоренцони.

Граф замолчал. Судя по затянувшейся паузе, Брунетти догадался, что он мысленно копается в составленной за много лет картотеке скандальных историй и сплетен вперемешку с информацией, которой он располагал обо всех знатных семьях в городе.

— А почему тебя это интересует, Гвидо? — осведомился граф, а затем добавил: — Если это не секрет, конечно.

— Речь идет об останках молодого человека, которые раскопали неподалеку от Беллуно. Рядом с останками было обнаружено кольцо с фамильным гербом Лоренцони.

— Это мог быть тот, кто украл у него кольцо, — предположил граф.

— Разумеется, — согласился Брунетти, — но я внимательно изучил материалы дела о похищении Роберто, и у меня возникло несколько вопросов, которые я хотел бы прояснить, если вы, конечно, не возражаете.

— Например?

За двадцать с лишним лет своего знакомства с графом у Брунетти не нашлось бы повода упрекнуть его в несдержанности; мало того, он был уверен: что бы он ни сказал, это останется между ними.

— Двое допрошенных в ходе расследования лиц почему-то предположили, что это чья-то злая шутка. И тот камень, заблокировавший ворота… Его положили со стороны виллы.

— Признаться, Гвидо, я смутно припоминаю все эти подробности. Если мне не изменяет память, нас в то время не было в городе. Это произошло на их вилле, не так ли?

— Да, — отозвался Брунетти. В голосе графа прозвучала какая-то странная нотка. Это заставило его насторожиться, и он спросил: — А вам доводилось бывать там?

— Всего один или два раза, — уклончиво ответил граф.

— Тогда вам должно быть известно, как устроены ворота, — сказал Брунетти. Он решил, что не стоит пока напрямую спрашивать, насколько близки отношения между его тестем и семьей Лоренцони. Пока не стоит.

— Конечно. Они открываются вовнутрь. В стену вмонтировано переговорное устройство, и, чтобы проехать к вилле, каждый посетитель должен позвонить и представиться. Ворота можно открыть и из дома.

— Или снаружи, если известен код, — добавил Брунетти, — именно так и пыталась сделать подружка Роберто, но ворота не открылись.

— Ее фамилия Валлони, не так ли? — спросил граф.

— Да, — ответил Брунетти. Фамилия была знакома ему из материалов дела. — Франческа.

— Хорошенькая. Мы были на ее свадьбе.

— На свадьбе? И как давно она вышла замуж?

— Чуть больше года назад. За парня из семьи Сальвьяти. Энрико, сын Фульвио; помешан на быстроходных катерах.

Брунетти неопределенно хмыкнул. Признаться, ему не много было известно об этом молодом человеке.

— А вы были знакомы с Роберто?

— Встречался с ним пару раз. Не могу сказать, что он произвел на меня сильное впечатление.

Брунетти задумался, что дает графу право так нелестно отозваться о покойнике. Его титул, социальное положение? Или тот факт, что Роберто уже два с лишним года нет в живых?

— Почему же?

— Потому что он унаследовал всю гордыню своего отца и ни одного из его талантов.

— А какие таланты у графа Лудовико?

В трубке послышался шум, будто захлопнулась дверь, а затем граф сказал:

— Извини, Гвидо, я сейчас. — Через минуту он снова взял трубку: — Прошу прощения, Гвидо, но я только что получил факс, и мне нужно сделать несколько срочных звонков, пока мой агент в Мехико еще не ушел.

Брунетти не был уверен, но ему казалось, что разница во времени с Мехико составляет двенадцать