были уставлены три стены с пола до потолка. Пол паркетный, не из полосок ламината, разложенного, как полотно, а настоящий — каждый кусочек аккуратно вырезан и вставлен на место.
В одном углу комнаты Брунетти увидел верхнюю половину очень крупной женщины в черном, — она сидела за массивным столом, заваленным книгами и бумагами. По сравнению с суровостью ее платья и выражения лица все остальное в этом угрюмом помещении показалось вдруг ожившим.
— Что вам нужно? — спросила она.
Форма Вьянелло определенно отменяла надобность спрашивать, кто они такие.
С того места, где он стоял, Брунетти не мог ясно определить возраст этой женщины, хотя голос ее, низкий, звучный и властный, предполагал зрелость, если не изрядные годы. Он сделал несколько шагов по комнате, пока не оказался в нескольких метрах от стола.
— Графиня… — начал он.
— Я спрашиваю — что вам надо? — был единственный ее ответ.
Комиссар улыбнулся:
— Постараюсь отнять у вас как можно меньше времени, графиня. Я знаю, как вы заняты. Теща моя часто говорит о вашей преданности делу добра и о постоянстве, с которым вы так щедро помогаете святой матери церкви. — Он постарался, дабы последнее прозвучало благоговейно, что было для него подвигом.
— Кто же ваша теща? — вопросила она, будто ожидая, что это окажется ее портниха.
Что ж, сейчас он хорошенько прицелится и все равно что двинет ей правой между близко посаженных глаз:
— Графиня Фальер.
— Донателла Фальер? — Она не преуспела в попытке скрыть свое удивление.
Брунетти притворился, что ничего не заметил:
— Да. Только на прошлой неделе, помнится, она рассказывала о вашем последнем проекте.
— Вы имеете в виду кампанию против продажи контрацептивов в аптеках?
Вот и предоставила ему сама необходимую информацию.
— Да, — кивнул он, улыбаясь с выражением безусловного одобрения.
Она поднялась из кресла и обошла стол, протягивая ему руку: теперь его принадлежность к роду человеческому доказана тем, что он в родстве, пусть лишь по браку, с одной из самых родовитых женщин города. Встав, она явила все свои габариты, ранее частично скрытые столом: выше Брунетти и тяжелее килограмм на двадцать. При этом состоит не из тяжелой крепкой плоти здорового толстяка, но из обвислого трясущегося сала, которое образуется при полной неподвижности. Подбородки ее лежали один на другом и на платье, черной шерстяной трубой свисающем с громадного бастиона груди. Явно, что при сотворении этой туши никто не испытывал ни большой радости, ни тем более удовольствия.
— Вы муж Паолы, значит? — спросила она, подойдя к нему. Когда она приблизилась, его обдала волна едкого запаха немытого тела.
— Да, графиня. Гвидо Брунетти.
Он взял предложенную руку и, держа ее, как кусок истинного креста, склонил над ней голову и приблизил к губам на сантиметр. Выпрямляясь, произнес:
— Встреча с вами — честь для меня.
Прозвучало искренно. Комиссар повернулся к Вьянелло:
— А это сержант Вьянелло, мой помощник.
Вьянелло элегантно поклонился, сохраняя столь же важное, как у начальника, выражение лица: мол, потрясен до немоты честью присутствовать здесь, оказанной ему, низшему полицейскому чину. Графиня едва на него глянула.
— Садитесь, пожалуйста,
Комиссар двинулся к стулу, потом обернулся и показал Вьянелло на другой стул, ближе к двери, дабы сержанта не так слепил сияющий свет хозяйкиной знатности.
Та вернулась на свое место за столом и медленно опустилась в кресло, сдвинула вправо какие-то бумаги и взглянула на Брунетти.
— Вы сказали Стефано, что есть какие-то проблемы с имуществом моего мужа?
— Нет, графиня, все не так серьезно. — Брунетти попытался изобразить беспечную улыбку.
Она кивнула, ожидая разъяснений. Он еще раз улыбнулся и принялся объяснять, сочиняя по ходу:
— Как вы знаете, графиня, в нашей стране растет уровень преступности.
Она кивнула.
— Кажется, ничто более не свято и никто не защищен от тех, кто пойдет на все, чтобы отнять или выманить деньги у людей, владеющих ими по праву.
Графиня опять кивнула, печально соглашаясь.
— В последнее время развелись мошенники, играющие на доверии пожилых людей: пытающиеся, и часто успешно, обмануть их и облапошить.
Графиня подняла руку с толстыми пальцами.
— Вы хотите предупредить меня, что это может случиться со мной?
— Нет, графиня, не беспокойтесь. Но мы хотели бы увериться, что ваш покойный муж… — тут он подвиг себя дважды печально качнуть головой, как бы оплакивая то обстоятельство, что добродетельные рано нас покидают, — не стал жертвой подобного бессердечия и двуличности.
— Вы подозреваете, что Эгидио ограбили? Обманули? Не понимаю, о чем вы говорите. — Она наклонилась вперед, и бюст ее упокоился на столе.
— Тогда позвольте мне говорить прямо, графиня. Мы хотим удостовериться, что никто не пытался заставить графа перед смертью сделать отказ в чью-либо пользу, что никто не пытался повлиять на него с целью завладеть частью его состояния и не дать ей перейти к законным наследникам.
Графиня, как видно, приняла сказанное к сведению, но ничего не отвечала.
— Возможно ли такое, графиня?
— Что вызвало у вас подобные подозрения?
— Имя вашего мужа появилось в деле совершенно случайно, графиня, мы расследовали совершенно другой случай.
— С людьми, которых обманом лишили наследства?
— Нет, графиня. Но прежде чем действовать официально, я счел своим долгом прийти к вам — из глубокого к вам почтения — и убедиться, что тут нечего расследовать.
— И что вам надо от меня?
— Ваше заверение, что в завещании вашего покойного мужа не содержалось ничего неуместного.
— Неуместного? — повторила она.
— Не включен ли в него кто-то, не принадлежащий к семье? — предположил Брунетти.
Она помотала головой.
— Кто-то, кто не был близким другом?
Снова отрицание, столь энергично выраженное, что щеки ее закачались.
— Какое-то учреждение, на которое он простер благотворительность? — Тут Брунетти заметил, что глаза у нее загорелись.
— Что вы подразумеваете под учреждением?
— Есть аферисты, уговаривающие людей жертвовать деньги на какие-нибудь достойные благотворительности дела. Например, на детские больницы в Румынии или на хоспис матери Терезы. — И с искусно наигранным возмущением добавил: — Ужасно, кощунственно!
Графиня глянула ему в глаза и выразила то же суждение кивком.
— Ничего такого не было. Мой муж оставил состояние семье, как и положено мужчине. Никаких необоснованных пожертвований. Каждый получил то, что должен был получить.
Вьянелло, оказавшись в поле зрения графини, позволил себе кивок для подтверждения правомерности сказанного.
