обоняние, которое у нее всегда было тонким.

Это ненормально, билось в ее мозгу, меня раздражало даже присутствие сына в доме. Это ненормально, если я ощущаю облегчение, когда муж надолго уезжает по делам.

Вечером, лежа в постели с открытыми глазами, Рамона думала, что ей осталось жить на земле не так уж и долго — большая часть жизни прошла. Но от этой мысли она испытывала не тоску и печаль, а облегчение: все кончится само собой, нужно только подождать…

Она сворачивалась клубочком и утыкалась носом в подушку.

Прежде она утыкалась носом в плечо Гая, а он обнимал ее, и она засыпала. Но сейчас ей не хотелось даже этого. Неужели той горячей женщиной, которая готова провести бессонную ночь, занимаясь любовью с мужем, была она?

— Как мне повезло с тобой… — лез в уши горячий шепот Гая. — Я не ошибся, женщина, которая знает вкус текилы, знает вкус настоящего секса. Признайся, ты ведь обманула меня? Да? Обманула?

— Но в чем? — спрашивала Рамона, смеясь и краснея от удовольствия.

— Ты ведь на самом деле шпионка? Или террористка?..

— Да, я… сексуальная террористка, — отвечала она ему в тон, а ее рука спускалась вниз по его животу.

— Н-нет, в тебя наверняка вселился дьявол, если ты заводишь меня, как никто и никогда.

— А разве тебя кто-то еще пытался завести? — спрашивала Рамона, поддерживая игру и впиваясь в губы Гая, стараясь заглушить внезапно возникшую ревность. Его никто не может завести, кроме нее!

— Соленые, — мычал он, — какие соленые…

— Лизни, глотни, закуси, — тихонько бормотала Рамона со смехом. — Этот слоган придумали для текилы.

— Я уже лизнул.

— Теперь… глотни и закуси…

— Не шути, — угрожающе прорычал Гай и с трудом проглотив слюну, впился в ее сосок.

— О-о-о, — стонала Рамона, и он чувствовал, как она дрожит всем телом…

Это все было. Рамона ощутила, как капельки пота выступили на лбу. А… теперь? Теперь кто-то может его завести?

Неужели может?

А почему нет? Она ведь не хочет Гая, она отталкивает его.

Но что она может сделать с собой, если его кожу она больше не чувствует кожей другого человека. А когда он кладет руку ей на бедро, она не испытывает прежней дрожи — просто ощущает тяжесть крепкой мускулистой руки. Рамона заставляла себя откликаться на его желание, но этот отклик оставлял у нее чувство неудовлетворенности. Ничего похожего на прежний жар страсти…

Но… ведь Гай — мужчина в расцвете сил. Ему чуть больше сорока. Ему нужна женщина, а если жена гонит его из дому, разве он не найдет, куда пойти?

Рамона дрожала от негодования. Как же так — они жили все эти годы вместе! С необыкновенной ясностью Рамона внезапно осознала уже приходившую на ум мысль: она не будет жить вечно. Она уже никогда никем не станет. Ей остается только стареть. Муж, которого явно раздражало ее новое состояние, наверняка найдет себе любовницу. Он месяцами сидит в Париже.

Так почему же она чувствует себя у разбитого корыта, а он — на коне?

В ночь перед отъездом в Париж, совершенно измученная мыслями, она выскочила из постели и бросилась в кабинет Гая.

Она отыщет доказательства того, что Гай добивался, чтобы в их жизни все пошло так, как сейчас!

Разве нет? Он давно перестал допускать ее до своих дел, предлагая заниматься Патриком.

Он заставил ее пойти на ненавистную работу в журнал, потому что это полезно для его дела.

Он морщился, когда она ехала в гараж и занималась своим МЭКом.

Когда она перебирала в сотый раз двигатель и надраивала его до блеска, он со смехом спросил:

— Ты думаешь, это твоя золотая карета? Это мужское дело, Рамона. Мы никогда не уступим свое место за рулем жизни.

— Но если я так хочу… — спорила Рамона. — Если я умею…

— В этой жизни, дорогая моя, каждый собирает свою мозаику из кусочков. Но у каждого свой набор. Женщина никогда не соберет мозаичный рисунок, предназначенный мужчине.

— Неправда! Я хочу…

— Но, если женщина соберет чужую мозаику, она будет глубоко несчастной.

А если женщина глубоко несчастна, собрав мозаику, предназначенную ей? — думала Рамона, роясь в бумагах Гая и в столе.

Чем дольше она шуршала блокнотами, бумагами, тем сильнее охватывало ее незнакомое чувство. Поначалу Рамона не могла точно определить, что это за чувство. Злость? Ненависть?

Месть! — поняла она наконец.

Рамоне хотелось, чтобы мужчинам было так же плохо, как ей сейчас. Тем самым мужчинам, которые от рождения считают себя хозяевами жизни.

Это они определяют, какой должна быть жизнь женщины. Это они ищут себе любовниц, если жена отказывает им в ласке, и не пытаются понять причину.

Так, может быть, Тереза права? Ей, Рамоне, тоже стоит действовать мужскими методами?

Она метнулась к зеркалу в кабинете Гая. Тереза уверяла, что она хорошо выглядит. Рамона скривила губы. Хорошо? Да неужели?

Она всматривалась в свое лицо так пристально, как мастер в косметическом салоне, который отыскивает самую малую погрешность на коже. Рамона увидела перед собой живое лицо с безупречно чистой, разгладившейся кожей. Щеки горели румянцем. Глаза блестели. Губы распухли, будто их целовали до рассвета.

Тереза знает, что говорит, согласилась с подругой Рамона и тотчас вспомнила взгляды, устремленные на нее в ночном клубе. Она понимала смысл таких мужских взглядов.

И что же? Почему бы ей не поехать в Париж? Не заняться любовью с кем-то, под тем же небом, что и Гай?

Она оглядела себя — сквозь тонкую ткань оливковой ночной рубашки просматривалась изящная, девичья фигура. Внезапно Рамона увидела рядом с собой мужскую фигуру, такую знакомую… Гай.

Рамона вздрогнула, повела плечами, словно хотела отодвинуть ее от себя и вообразить другую… Но ничего не получалось. Гай Гарнье был единственным мужчиной в ее жизни.

Но она не была его единственной женщиной.

Сердце толкнулось в груди от нахлынувшей обиды. Наверняка нет. По крайней мере, до свадьбы у него были другие женщины. Не могло не быть. Он слишком умелый… А теперь, когда она отослала его на полгода из дома?

Из глубины души поднялась тягостная тоска, горло сдавило от уверенности: у Гая есть любовница. Та женщина, которую Рамона увидела рядом с ним на экране телевизора. Женщина, похожая на нее, но моложе лет на двадцать.

Поэтому почему бы ей самой не поехать в Париж?

— Ха-ха-ха! — истерично рассмеялась Рамона и кинулась в гардеробную.

Сейчас она соберет вещи. Закажет билет в Париж. Она будет в одном городе с Гаем. Она будет заниматься любовью в одно и то же время с ним. Женщинам есть за что мстить мужчинам, причем с самого рождения! — лихорадочно билась в голове мысль, когда Рамона швыряла в чемодан вещи. За то, что они родились мужчинами…

Вспоминая ту горячечную ночь, Рамона все ближе подходила к густой толпе туристов, которые «отмечались» возле башни, снимаясь на ее фоне. Этот кадр называется «Я и башня Эйфеля». Она радовалась, что прилетела сюда, в эту гущу толпы со всего мира. Обводя взглядом мужчин, Рамона пыталась отыскать хотя бы одного, кто заинтересовал бы ее хоть как-то.

Бездумные лица, обращенные к небу, безвольные, расслабленные, праздные позы. Немолодые отцы семейств со всего света. Такие же скучные, как она сама.