событиям исходно случайным и незначительным (путем такого ограничения значений, которое установит соответствие между ними и определенными «внеязыковыми» состояниями).

Простейшей такой моделью служит пригоршня игральных костей. Выбрасывая их из стакана на стол, мы получаем распределения чисто случайные, а потому такими костями, не подвергнутыми никаким ограничениям, невозможно передать никакой информации. Пусть теперь кости сделаны из железа, а падают в магнитном поле, заключенном между стаканом и столом. Тогда случайность их поведения уже можно подвергнуть ограничениям. Будем бросать кости между полюсами большого электромагнита. Его обмотки последовательно соединим с контактами прикрепленной к стене лампы. Ток, проходя через соленоид, будет возбуждать магнитное поле – но только при прерывании контакта, дающего свет. Далее поступаем так: бросаем кости из стакана, когда горит свет. Если повторять броски многократно, их результаты перестанут быть чисто случайными. Чисто случайны они только при первых бросках. А затем железо, из которого изготовлены кости, намагнитится и устойчивый след намагничивания останется после отключения поля. Чисто случайным будет при этом, как именно в пространстве ориентированы кости в момент, когда они летели через магнитное поле на стол. Однако эта случайность подвергнется селекции, потому что кости после многих бросков станут – благодаря остаточному магнетизму – маленькими магнитами. В дальнейших бросках, летя на стол, они будут ориентироваться так, чтобы линии, соединяющие их магнитные полюса, располагались параллельно силовым линиям поля. Верхние грани костей ранее ничего не значили, кроме нарисованных на них цифр, показывающих число очков. Теперь они уже значат, потому что их вид стал соответствовать такому состоянию среды, когда в ней светло (потому что лампочка загорается). Эта модель отображает ситуацию возникновения условного рефлекса как реакции на стимул. Первоначально игральные кости располагались «адекватно», «значащим образом» только тогда, когда горела лампочка. Когда же в них образовались магнитные полюса, можно отключить провода электромагнита от контактов лампы. Если теперь пропустить ток через обводки электромагнита, то поле между стаканом и столом будет продолжать «правильно» ориентировать падающие кости. Так и условный рефлекс сохраняется после прекращения условного стимула.

Однако наша модель позволяет также исследовать и информационные процессы восприятия. Относительно того, что «означают» те или иные грани костей, субъект восприятия должен быть осведомлен отдельно. Потому что из поведения костей самого по себе не вытекает их «семантика», подобно тому, как из звучания слов или из вида того, как они написаны, не вытекает значение этих слов.

Передача информации основана на ее кодировании, трансляции и декодировании. В нашей модели кодирующим устройством служит магнитное поле, созданное тем, кто передает информацию; «транслирующий канал» – передача стакана с костями от источника информации к ее получателю; декодирование основано на том, что кто-то (уже в своем магнитном поле) бросает кости.

Если мы примем, что получатель информации использует верную стратегию декодирования, а вместе с тем еще, что магнитное поле, устроенное им между стаканом и столом, правильно ориентирует летящие кости, тогда мы заметим, что применение такой стратегии действительно представляет собой условие декодирования: условие необходимое, но не достаточное.

Ориентирование костей происходит во время их падения, причем магнитное поле не служит причиной падения – таковой служит сила тяжести. Гравитация, таким образом, является дополнительным и притом неизбежным условием восприятия, будучи градиентом, вызывающим движение костей и такое состояние «ориентирования» в свободном падении, которое может установиться в соответствии с силовыми линиями поля. Однако наряду с этим гравитация является фактором, препятствующим восприятию, потому что игральные кости как тяготеющие и инертные массы при бросках приобретают вращательный момент. Линии поля стремятся сориентировать кости, а вращательный момент по отношению к линиям поля и к этому их стремлению образует шум. Относительно же результата получатель информации никогда не может быть уверенным, был ли итог данного броска детерминирован только тем, кто бросил кости, или же на этот итог наложено также вмешательство фактора случайных нарушений.

Наша модель, таким образом, показывает, что градиент, нарушающий восприятие, не только неустраним как неизбежное зло, но и образует conditio sine qua non[62] восприятия, потому что для «запроса» информации от игральной кости необходимо ее бросить, для чего, в свою очередь, обязательно нужна сила, которая вызовет ее (кости) свободное падение. Модель представляет собой объект одновременно физический и информационный. В качестве физического объекта она позволяет с помощью исследования обнаружить, чем именно вызвана определенная, не случайная ориентация брошенных костей. Физик мог бы без труда открыть, что кости ориентирует магнитное поле между полюсами. Однако с того момента, как мы «отключим» диахронию от синхронии, отсоединив электрические провода от контактов лампы, физик больше не сможет открыть связь между ориентацией костей и ее «значением». Ибо теперь уже не удастся распознать ту связь, которая ставила в «семантическое» соответствие, с одной стороны, «состояние костей» и, с другой, «состояние освещенности среды». Не удастся – по причине истории системы. Поскольку из синхронической, чисто физической системы получилась теперь диахроническая – и физика оказывается бессильной перед «семантической проблемой» значения «артикуляций игральных костей». Собственно структура этих артикуляций остается физической. Исследуя ее, физик становится как бы «структуралистским лингвистом». Однако из своего исследования физик не может извлечь ничего, кроме того, что изучаемый объект ведет себя определенным регулярным образом. Информация как значение остается для физика непостижимой.

Когда события, в которых связь (имеющая физическую природу) соединяла фрагменты состояний случайного множества с определенным состоянием среды, – когда эти события бесповоротно уходят в прошлое, ограничения, наложенные на поведение множества, остаются в силе и могут далее актуализироваться. Однако «понимать» эту актуализацию как значащие предложения может только тот, кто знает об их соответствии состояниям среды. Это соответствие «исторически», то есть диахронически, было в нашей модели по своей природе чисто физическим, однако теперь уже не таково. Теперь оно представляется тому, кто «понимает» язык, «чистой конвенцией», «соглашением, основанном на условии». Дело в том, что тому, кто пользуется языком, вообще не обязательно знать все перипетии и случайности диахронии, в которой лежат истоки семантической сложности данного языка.

Если в нашей модели в электрическую цепь между электромагнитом и контактом лампы мы включим дополнительное сопротивление, то вызванное этим переменное падение напряжения приведет к тому, что магнитное поле будет сильнее всего, когда лампочка горит ярко, а слабее всего – когда она чуть теплится. В первом случае кости будут ориентированы при бросках более, а во втором – менее отчетливо, потому что в первом случае ориентирующая сила больше, во втором – меньше, и в этом (втором) случае на результаты сильнее влияет фактор случайности. Будем теперь использовать для бросков попеременно два набора костей, один при полумраке, другой при ярком свете. И пусть оба набора намагничены по-разному: первый слабее, второй сильнее. Поскольку же синхрония с течением времени становится диахроническим прошлым, слабее намагниченные кости приобретают, по существу, такое же «значение», как намагниченные сильнее. Однако первые семантически «размазаны», «не отчетливы» в плане значений, тогда как вторые – это как бы «выражение с уточненным смыслом». Первые при их восприятии будут вести себя как наполовину случайно созданное сообщение. Повторение сообщений первоначально ничего в этом их состоянии не изменяет. В этом случае у получателя информации две возможности: или удовлетвориться таким положением вещей и признать, что «сообщение передано как-то нечетко», или стремиться уточнить воспринимаемую информацию, усиливая напряжение своего магнитного поля.

После ряда повторов ему действительно удается «обострить» восприятие, однако именно благодаря тому, что поле восприятия на этот раз дополнительно намагничивает кости, которые «в их имманентности» не были сильно намагничены. Тем самым стратегия восприятия вмешивается в «собственную организацию» сообщения и изменяет ее. Сам же воспринимающий субъект не может этого узнать и не увидит, в какой именно момент он начал признавать уже за отчетливо воспринятое сообщение то, что сам (не стремясь к тому) создал. Следовательно, он каким-то образом «усовершенствовал» примененную к нему самому стратегию восприятия. В данном случае получатель информации «дополняет» то, что в игральных костях – как в артикуляции – было недоопределено. Однако эта недоопределенность не есть «схематичность», так как ничего «схематичного» в слабо намагниченных игральных костях нет. Слабые магниты по сравнению с сильными ничуть не более «схематичны». Эта недоопределенность означает просто большее процентное участие случайного фактора в результатах бросков.