пальцем по атласу и шелку, даже взяла одну из них в руки. Задумчиво прикасаясь мягкими перьями к щеке, монахиня мечтательно глядела куда-то вдаль. Втайне она, конечно, с удовольствием побывала бы хоть на одном карнавале. Стоило ли удивляться ее языку, такому язвительному, что в конечном счете объяснялось навязанным ей много лет назад обетом безбрачия.

Расхаживая по лавке, она набрела на закутанную в плащ фигуру в маске Арлекина. Мысленно ей захотелось переодеться в этот костюм, в котором ее ни за что бы не узнали, появись в нем хоть на карнавале. Ее рука почти бессознательно потянулась к треуголке, но в этот момент из-за фигуры внезапно вынырнул какой-то мужчина в маске баута. Она вздрогнула и попятилась, причем не столько от страха, сколько от смущения, что ее застали в минуту проявления слабости.

— Тысяча извинений, синьорина, за то, что напугал вас, — быстро пробормотал он по-итальянски с сильнейшим французским акцентом. — Разве вы не слышали, как я вошел в лавку?

— Дверь была заперта, — все еще пребывая в смущении, пробормотала она.

— Вы ошибаетесь. — Он направился к двери, открыл ее, потом снова закрыл. — Задвижка была лишь немного задвинута, но не до конца.

Леонардо буквально ворвался в помещение.

— Что здесь происходит? — недоуменно спросил он, глядя то на монахиню, то на странного иностранца в маске. Мариэтта с обеспокоенным видом стояла позади него.

— Все в порядке, — успокоила его сестра Сильвия. — От нечего делать я решила зайти сюда, взглянула на маски и так задумалась, что, видимо, даже не расслышала, как вошел этот молодой человек. Я очень удивилась, увидев его здесь и сначала даже подумала, не ожил ли один из ваших манекенов?

Волнение улеглось, и Леонардо заверил молодого француза, что сию же минуту обслужит его. Аликс, так и не сняв маски, стоял и смотрел, как Мариэтта вместе с еще одной довольно молодой и очень красивой девушкой в сопровождении двух монахинь покидали лавку. Только сейчас он понял, что лишь каким-то чудом сумел спасти положение и избавить девушку от скандала и, возможно, сурового наказания. Слава Богу, никто из присутствующих так ничего и не заметил.

Аликс подошел ближе к окну, и когда Мариэтта бросила ему прощальный взгляд, едва заметно кивнул в ответ. Когда обе пары скрылись из виду, он поверил, что все, слышанное об этом удивительном городе, — правда: не пробыв в Венеции и суток, он оказался вовлеченным в интригу, в игру в прятки с красивой и молодой венецианкой на фоне причудливых масок. У него дух перехватило от мягкого овала лица в обрамлении рыжевато-каштановых волос, освещенного трепетным пламенем свечи, глаз, глубоких, как воды океана, чувственного, зовущего рта. Странная, влекущая, ненавязчивая сексуальность, исходящая от нее, притягивала юношу, подобно магниту. А тот факт, что она была из Оспедале делла Пиета, добавляло этой встрече особый аромат, привкус приключения.

Мастер Леонардо вернулся в лавку.

— Ну а теперь, синьор, чем могу служить?

Развязав тесемки, Аликс снял бауту и снял с плеч мантилью.

— Я хочу приобрести эти вещи. — Он показал на свой карнавальный набор.

Леонардо не без легкого возмущения отметил, что молодой человек успел похозяйничать в лавке без его помощи, но ведь все они такие, эти молодые повесы, приезжающие поглазеть на Венецию во время своих Больших турне. Какая уж тут воспитанность, за столько лье от дома родного! В представлении Леонардо, эти Большие турне, преследующие якобы воспитательные цели, не более чем наведение внешнего лоска и способ удалиться от осточертевших своими нотациями родителей.

Он посочувствовал несчастным воспитателям, сопровождавшим молодых отпрысков, на чьих плечах лежало нелегкое бремя ответственности за этих распущенных чад. Ему не раз приходилось слышать их горестные исповеди по поводу того, как трудно им выполнять свои обязанности, в особенности, здесь, в Венеции, где, скрывшись под маской, можно вытворять что угодно.

— Вы недавно в Венеции, синьор?

— Да, это первая лавка масок, в которую я зашел.

— Я польщен, — произнес Леонардо, подумав про себя, что первым приобретением таких молодых людей всегда были маски, второй же предмет — особая книга, издаваемая специально для приезжих, с адресами лучших из тысяч местных куртизанок. — Вы приехали издалека?

— Вообще-то из Франции, но я уехал оттуда уже довольно давно.

Леонардо отметил, что гость не упомянул о Париже, парижане же никогда не упускают возможности похвастать, откуда они. Скорее всего, этот молодой француз откуда-нибудь из провинции, и, наверняка, сынок зажиточных родителей-аристократов, которые не могут похвастаться широкими светскими контактами со столицей или Версалем. А то, что ему приходилось слышать о Версале, сильно напоминало местные нравы в Венеции.

— После такого длительного путешествия, я думаю, вам захочется немного побыть здесь и малость передохнуть, — любезно заметил Леонардо. — Могу предложить богатый выбор карнавальных костюмов. Если вам что-то понравится, мы доставим это на вашу квартиру, а сейчас вы можете не спеша все примерить и подобрать, что вам больше по душе. Вы хотите что-нибудь особенное?

До этого Аликсу ничего особенного не хотелось, но теперь ему вдруг кое-что пришло в голову.

— Мне нужно приобрести костюм Арлекина.

— Прекрасный выбор, синьор.

— Можете прислать и пару других — мой приятель, вместе с которым мы путешествуем, примерно моего роста и телосложения, и ему потребуется, как минимум, один наряд, а то и два.

— Все будет сделано, как прикажете, синьор.

С молодого человека сняли мерку, и он продиктовал свой адрес, после чего Леонардо отвесил покупателю церемонный поклон и проводил до дверей. Он с гордостью и не без основания считал себя хорошим торговцем. И действительно, только что он заключил более чем удачную сделку. Леонардо прошел нелегкий путь от простого ученика, которого мастер колотил за малейшую провинность, уличного продавца, торговавшего вразнос, до хозяина когда спустя Много лет у него появилось собственное дело и имя в городе. Теперь к нему обращались люди, занимающие куда более высокое социальное положение; у него стала заказывать маски знать, появились свои ученики и подмастерья; но он обращался с ними совсем не так, как когда-то обходились с ним — Леонардо отличался добротой и завидным терпением. И невесту себе он подыскал лишь благодаря настойчивости и терпению. По его мнению, девушка была на сто голов выше любой из венецианок. Конечно, все получилось не сразу, потребовались годы переписки, прежде чем она приняла его ухаживания, а когда приняла, он даже всплакнул от радости.

Леонардо любовно оглядел свой магазинчик. Небольшое и уютное помещение во вкусе венецианцев, место, достаточно известное во всей Венеции, и обслуживались здесь сливки общества, лучшие из лучших, богатейшие из богатейших и благороднейшие из благороднейших. Тем более странно то, что произошло сегодня — сестра Сильвия якобы не видела, как этот молодой француз появился в магазине. Конечно, надо учесть, что здесь все, буквально все забито товарами и манекенами, но все же, разве можно сюда незаметно пробраться, если находишься у прилавка? Может быть, она слепа, как курица, эта монахиня? Наверное, так и есть. Другого объяснения быть не может. Решив, что именно в этом кроется разгадка происшествия, Леонардо выбросил его из головы.

Не очень далеко от этого места еще один француз по имени Жюль, граф де Марке возвращался на квартиру, которую снимал для себя и двух юных отпрысков, доверенных ему богатыми родителями. Квартира располагалась в доме на Кампо Моросини. Уверенной походкой он неспешно следовал по заснеженной мостовой, Худой, тонкий, с покрытым морщинами лицом шестидесятилетнего мужчины, хищно загнутым орлиным носом и живыми проницательными глазами. В его кармане лежали три только что приобретенных билета на концерты хора Оспедале делла Пиета, за которыми он выстоял двадцатиминутную очередь. Этот хор не стал менее популярным со времени его предыдущего визита в Венецию, куда он много лет назад заехал с молодой женой во время свадебного путешествия. Они побывали не народном концерте хора, возглавляемого в ту пору самим маэстро Вивальди, и всегда уходили буквально потрясенные пением этих девушек. И вообще, в этом городе не нашлось такого места, которое не напоминало бы Жюлю что-то приятное.

Его тогдашнее финансовое положение отличалось от нынешнего, и эта мысль заставила графа сокрушенно покачать головой. Он имел имя, известное в высоких кругах во Франции, но безответственность