– Конечно, дельный, я других советов не даю.

– Валяй.

– Значит, так. – Аполлон сделал серьезное лицо. – Прямо сейчас отходишь от звездолета как можно дальше, затем разгоняешься и со всего разбегу в помеченное молотом место головой бабах! Уверен, это сработает.

Пожав плечами, Геракл принялся отходить от звездолета как можно дальше, но вовремя остановился, гневно обернувшись к ржущему соучастнику.

– Да ты издеваешься надо мной! – утробно взревел сын Зевса, закладывая в баллисту новый каменный снаряд.

Улыбку на лице Аполлона как ветром сдуло, затем в люке исчезла и сама наглая физиономия, но Геракл уже выстрелил.

На этот раз все обошлось без досадного промаха. Круглый камень угодил прямехонько в пассажирский люк. Раздался оглушительный грохот, а затем отчаянный вопль и отборная матерщина Аполлона.

– Попал! – довольно констатировал Геракл, к которому сразу же вернулось хорошее настроение.

– Все, пора, – Фемистоклюс стремительно встал с пола Олимпа.

Он наконец все обдумал и все взвесил: обратный путь для них был заказан.

– Что, уже? – Алкидий грустно посмотрел на приятеля.

– Да, уже, – бескомпромиссно подтвердил Фемистоклюс. – Промедление смерти подобно. (Знаю, что эта фраза не принадлежит ни одному из древних греков, но все равно звучит прикольно. – Авт.)

Приятели направились в глубь Олимпа.

Впереди шел Фемистоклюс, который теперь (еще раз напоминаю) хорошо знал расположение божественных помещений.

Через пару минут стало ясно, что за ними по пятам кто-то крадется.

Фемистоклюс с Алкидием остановились. Неведомый преследователь тоже остановился. Греки снова пошли. Преследователь тоже глухо затопал. Остановились. Аналогичный результат.

– Да он играет с нами! – гневно завопил Фемистоклюс.

– Кто играет? – испуганно прошептал Алкидий.

– Да этот, этот… – Рыжебородый и сам не знал, кто с ними играет.

Напряжение достигло своей наивысшей точки, и Фемистоклюс сделал то, что сделал бы любой нормальный человек на его месте.

Фемистоклюс допустил ошибку, свернув не в тот коридор.

То, что он ошибся, грек понял, уткнувшись в тупик, где не было ни дверей, ни квадратных вентиляционных решеток, в которые можно, если что, пролезть.

Размеренные шаги приближались.

– Все, попались. – Рыжебородый в отчаянии ударил в шершавую стену тупика кулаком. – Отбегались мы с тобой, дружище.

Алкидий затравленно оглянулся.

К ним, расставив мраморные руки, медленно приближалась ужасная статуя Ареса. Ну а чего ей было спешить, статуе мраморной? Видела ведь, зараза, что жертвам некуда убежать. Радовалась, видно, паскуда каменная, хотя лицо изваяния ровным счетом ничего не выражало.

– И кому нам теперь молиться? – сразу как-то поник неутомимый Фемистоклюс. – Не скотине же Зевсу, в конце концов. Ты хоть, Алкидий, в обморок упасть можешь, а для меня обморок непозволительная роскошь.

Статуя приближалась с неотвратимостью Рока. Вот еще два шага, три. До вжавшихся в стену тупика греков осталось всего ничего…

Алкидий, молодчина, держался стойко, не падал в спасительное беспамятство.

Еще два шага.

Мраморная статуя остановилась, зловеще нависнув над смертными.

Голова Ареса склонилась, словно в почтительном поклоне. Затем изваяние заговорило. Более ужасный голос было трудно себе представить.

– Приказывай, хозяин, – хриплым, дребезжащим баском проговорил мраморный Арес.

– Что, ни хрена не выходит? – весело спросил Гефест, появляясь из грузового отсека звездолета.

Геракл сладко зевнул:

– Да ты и сам прекрасно знаешь, что не так уж и легко пробить эту металлическую шкуру.

– Знаю, потому помочь тебе и пришел.

– Ну спасибо, братец…

На плече Гефест нес какой-то странный железный ящик, весь покрытый темными и светло-зелеными пятнами (камуфляжем. – Лет.).

– Что это у тебя? – поинтересовался сын Зевса, оторопело таращась на удивительный груз божественного изобретателя.