– Как ваше имя, сеньор?

– Пезаро, Мануэль Пезаро, а что?

– Ничего. Пожалуйста, извините нас за это недоразумение, сеньор Пезаро.

– Пошли в соседнюю каюту. Сейчас.

– Что здесь происходит? Что это… – Блэксорн не понимал, проснулся он уже или все еще в ночном кошмаре, но чувствовал опасность. – Что здесь происходит, скажите, ради Бога!

– Этот вонючий джеп бросился на меня!

– Это была ошибка, Анджин-сан, – сказала Марико. – Я извинилась перед сеньором Пезаро.

– Марико? Это вы, Марико-сан?

– Хай, Анджин-сан. Хонто. Хонто.

Она подошла ближе. Пистолеты боцмана не спускались с Каны. Она была вынуждена задеть за него, проходя мимо, и ей потребовалось приложить еще больше усилий, чтобы не выхватить свой нож и не выпустить из него кишки. В этот момент открылась дверь. Молодой штурвальный вошел в каюту с ведром воды. Он удивленно глянул на пистолеты и выскочил обратно.

– Где Родригес? – сказал Блэксорн, пытаясь заставить работать свою голову.

– Наверху, где и следует быть хорошему кормчему, – сказал боцман, его голос звучал раздраженно, – Этот джеп хотел меня зарубить, ей-богу!

– Помоги мне выйти на палубу, – Блэксорн ухватился за борта койки. Марико взяла его за руку, но не смогла поднять его.

Боцман махнул пистолетом на Кану.

– Скажи ему, чтобы он помог. Скажи ему, что если на небесах есть Бог, то он будет висеть на нок-рее до конца вахты.

Первый помощник капитана Сантьяго отодвинулся от секретного отверстия в стенке кают-компании, последнее «Ну, тогда все решено», сказанное дель Аквой, все еще звучало в его мозгу. Бесшумно он проскочил через темную каюту, вышел в коридор и тихонько закрыл дверь. Он был высокий, сухощавый мужчина с живым лицом, он носил напомаженную косу в виде свиного хвоста. Его одежда была опрятной, и, как и большинство моряков, он ходил босиком. В спешке он проскочил по коридору, бегом пересек главную палубу и взбежал на ют, где Родригес беседовал с Марико. Он извинился, наклонившись, прижался ртом к уху Родригеса и начал выкладывать все, что услышал и о чем был послан подслушивать, так, чтобы никто на юте не мог присоединиться к ним.

Блэксорн сидел на палубе на корме, облокотившись на планшир, голова его лежала на согнутом колене. Марико сидела с прямой спиной, повернувшись лицом к Родригесу, как это принято у японцев, а Кана, самурай, мрачно стоял сбоку. Вооруженные моряки толпились на палубах и расположились в «вороньем гнезде», наверху, еще двое – у штурвала. Корабль все еще был поставлен против ветра, воздух и ночь были чистыми, ореол вокруг луны был больше, дождь недавно кончился. В ста ярдах бортом к кораблю под прицелом его пушек стояла галера, весла были вытащены на палубу, кроме двух с каждой стороны, которые удерживали ее на месте; слабое приливное течение относило ее в сторону. Рыбацкие лодки, находившиеся в засаде с неприятельскими лучниками-самураями, приблизились, но еще не нападали.

Марико следила за Родригесом и помощником капитана. Она не могла слышать, о чем они говорят, но даже если бы и могла, ее воспитание заставило бы ее предпочесть не вслушиваться. Интимность в бумажных домах была невозможна без вежливости и предупредительности, без интимности цивилизованная жизнь не могла бы существовать, поэтому всех японцев учили слышать и не мешать. Для общего блага.

Когда она пришла с Блэксорном на палубу, Родригес слушал, что говорил боцман и ее сбивчивое объяснение: это была ее ошибка, она неправильно поняла слова боцмана, и это заставило Кану обнажить меч, чтобы защитить ее честь. Боцман слушал, ухмыляясь, его пистолеты все еще были направлены в спину самурая.

– Я только спросил, не была ли она любовницей англичанина, ей-богу, – она так спокойно умывала его и запихивала в гульфик его сокровища.

– Убери свои пистолеты, боцман.

– Он опасен, говорю я вам. Его надо связать!

– Я прослежу за ним. Иди на нос.

– Эта обезьяна убила бы меня, не будь я попроворней. Вздернуть его на нок-рее! Мы сделаем это в Нагасаки!

– Мы не в Нагасаки – иди отсюда! Живо!

Когда боцман ушел, Родригес спросил:

– Что он сказал вам, сеньора? На самом деле?

– Это – ничего особенного. Извините.

– Я извиняюсь за высокомерие этого человека перед вами и перед самураем. Пожалуйста, передайте самураю, что я извиняюсь перед ним, прошу его прощения. И я официально прошу вас забыть все оскорбления, нанесенные боцманом. Вашему сюзерену или мне не поможет, если на борту произойдут неприятности. Я обещаю вам, что я разберусь с ним по-своему и в удобное время.

Она поговорила с Каной, и под ее нажимом он наконец согласился.

– Кана-сан говорит, что очень хорошо, но, если он когда-нибудь увидит боцмана Пезаро на берегу, он отрубит ему голову.

– Это честно, ей-богу. Да. Домо аригато, Кана-сан, – сказал Родригес с улыбкой. – И домо аригато годзиемашита, Марико-сан.

– Вы говорите по-японски?

– О, нет, только слово или два. У меня жена в Нагасаки.

– О, вы давно в Японии?

– Это мое второе плавание сюда из Лиссабона. Я провел семь лет в этих водах, как говорят – сюда, туда, в Макао и в Гоа. – Родригес добавил: – Не обращайте внимания на этого боцмана – он – эта. Но Будда говорит, даже эта имеют право жить. Правда?

– Конечно, – сказала Марико, имя и лицо этого человека запомнились ей навсегда.

– Моя жена говорит немного на португальском, сейчас почти так же хорошо, как и вы. Вы христианка, конечно?

– Да.

– Моя жена новообращенная. Ее отец самурай, хотя и небогатый. Его сюзерен – господин Кийяма.

– Ей повезло иметь такого мужа, – вежливо сказала Марико, но про себя она подумала, содрогаясь: как можно выходить замуж и жить с чужеземцем? – Несмотря на свои хорошие манеры, она спросила: – А госпожа, ваша супруга, ест мясо, как то, что было в каюте?

– Нет, – ответил Родригес со смехом, его зубы были белые, красивые и крепкие. – И я в моем доме в Нагасаки не ем никакого мяса. В море ем и в Европе ем. Таков наш обычай. Тысячу лет назад, до прихода Будды, у вас тоже был такой обычай, правда? До Будды люди жили по Тао, Пути и ели мясо. Даже здесь, сеньора. Даже здесь. Теперь, конечно, мы знаем лучше, некоторые из нас, да?

Марико подумала об этом. Потом она сказала:

– Все португальцы называют нас обезьянами? И джепами? За нашими спинами?

Родригес потянул себя за серьгу, которую он носил в ухе.

– Вы же называете нас варварами? Даже нам в лицо? Мы культурные люди, по крайней мере мы так думаем, сеньора. В Индии, земле Будды, они называют японцев «восточными дьяволами» и не позволяют никуда приставать, если они вооружены. Вы называете индийцев «черными» и нелюдями. Как китайцы называют японцев? Как вы называете китайцев? Как вы называете корейцев? Поедающими чеснок?

– Я не думаю, что господин Торанага будет обрадован. Или господин Хиро-Мацу, или даже отец вашей жены.

– Блаженный Иисус сказал: «Сначала выньте сучок из собственного глаза, прежде чем вытаскивать соломинку из моего».

Она снова задумалась о том, что первый помощник горячо шептал кормчему Родригесу: «Это верно, мы насмехаемся над другими людьми. Но мы же граждане земли Богов и выбраны богами. Мы одни, из всех