– Я согласна. Вы можете вымыть его, – сказала его мать наконец. – Но я, конечно, хотела бы знать, какой большой он будет, когда встанет.

Сейчас Мура непроизвольно поглядел на Блэксорна. Потом он вспомнил, что священник говорил им об этих последователях Сатаны и пиратах. «Бог-Отец защитит нас от этого дьявола, – подумал он. – Если бы я знал, что он так ужасен, я бы никогда не привел его в мой дом. Нет, – сказал он себе. – Мы вынуждены обращаться с ним как со специальным гостем, пока Оми-сан не скажет, что надо наоборот. Но мы были очень мудры, известив немедленно священника и Оми-сана. Очень мудры. Я староста, я защищаю деревню, и я один отвечаю за это».

Да. И Оми-сан отвечает за смерть этим утром и нахальство погибшего человека, и совершенно правильно.

– Не будь глупцом, Тамазаки! Ты рискуешь добрым именем деревни! – предупреждал он своего друга- рыбака десятки раз. – Умерь свою нетерпимость. Оми-сан не имеет выбора, кроме как осмеивать христиан. Разве наш дайме не ненавидит христиан? Что еще может сделать Оми-сан?

– Ничего, я согласен, Мура-сан, пожалуйста, извини меня, – Тамазаки всегда отвечал, как обычно, – Но буддисты должны быть более терпимы, а? Разве оба они не дзен-буддисты [2]? Большинство самураев принадлежит к секте дзен-буддистов, как это и подобает гордым, ищущим смерти воинам.

– Да, буддизм учит терпению. Но сколько можно вам напоминать, что они самураи, и это Ицу, а не Кюсю, и, даже если бы это было на Кюсю, вы все равно не правы. Всегда. А?

– Да. Пожалуйста, извини меня, я знаю, что я не прав. Но иногда я чувствую, что не могу жить и таить стыд в себе, когда Оми-сан так оскорбляет истинную веру.

– А теперь, Тамазаки, ты мертв, так как сделал собственный выбор, оскорбив Оми-сана, отказавшись кланяться ему просто потому, что он сказал: «Этот вонючий священник иностранной религии». Пусть от священника пахнет и истинная вера – иностранная. Мой бедный друг, эта религия не прокормит твою семью и не смоет позора с моей деревни.

О, Мадонна, благослови моего старого друга и пошли ему радость на небесах.

«Ожидай от Оми-сана много горя, – сказал себе Мура. – И если это недостаточно плохо, то еще приедет дайме». Растущее беспокойство всегда заполняло его, когда бы он ни думал о своем феодале Касиги Ябу, дайме Изу, дяде Оми, – жестокость и бесчестие, способ, которым он обманывал все деревни при выдаче им законной доли их улова рыбы и урожая и доли при помоле. «Когда придет война, – спрашивал себя Мура, – чью сторону примет Ябу – господина Ишидо или господина Торанага? Мы в ловушке между двумя гигантами и в заложниках у обоих».

Северный, Торанага – самый крупный из живущих генералов, хозяин Кванто, Восьми провинций, самый важный дайме в стране, Главный генерал армий на востоке; к западу расположены земли Ишидо – он хозяин замка в Осаке, завоеватель Кореи, защитник наследника, генералиссимус западных армий… А к северу, в сторону Токайдо, проходит Великий прибрежный путь, который связывает Эдо, главный город Торанаги, с Осакой, главным городом Ишидо, – триста миль к западу, куда должны двинуться их легионы. Кто победит в войне? Неизвестно. Поскольку война охватит опять всю империю, союзы распадутся, провинции будут воевать друг против друга, пока каждая деревня не станет воевать с другой, как это уже было. Если не считать последние десять лет. За последние десять лет, это невероятно, но не было ни одной войны, мир по всей империи, впервые в истории.

«Мне начинает нравиться мир», – подумал Мура.

Но человек, который добился мира, мертв. Солдат из крестьян, который стал самураем, потом генералом и потом самым главным генералом и, наконец, Тайко, абсолютным лордом-протектором Японии, умер год назад, а его семилетний сын слишком молод, чтобы наследовать верховную власть. Так что мальчик, как и мы, заложник. У двух гигантов. И война неизбежна… Теперь даже сам Тайко не сможет защитить любимого сына, его династию, его наследство или его империю.

Может быть, так и следовало. Тайко покорил земли, добился мира, вынудил всех дайме в стране пресмыкаться перед ним, как простых крестьян, перераспределил владения согласно своим желаниям – выдвигая одних помещиков, свергая других, – и потом умер. Он был гигант среди пигмеев. Но, может быть, это правильно, что вся его работа и величие должны были умереть вместе с ним? Разве мужчина не цветок, сорванный ветром, и только горы и море, звезды и эта земля богов являются реальными и вечными?

Мы все в западне, и это факт, что война начнется скоро и что Ябу один будет решать, на чьей мы стороне. И другой факт, что деревня всегда будет деревней, потому что рисовые поля здесь плодородные, море богато рыбой, и это последний факт.

Мура упорно обращался мыслями к этому варварскому пирату, стоящему перед ним. «Ты дьявол, посланный на нас как чума, – подумал он, – и ты не приносишь нам ничего, кроме беды, с того самого времени, как попал сюда. Почему ты не мог подобрать другую деревню?»

– Капитан-сан хочет женщину? – спросил он дружелюбно. По его предложению совет деревни дал распоряжения о других варварах, как с точки зрения вежливости, так и с точки зрения поддержания их занятости до приезда властей. За это деревня будет потом вознаграждена соответствующими рассказами о любовных связях с иноземцами, а не деньгами, которые будут уплачены.

– Женщину? – повторил он, видимо, подразумевая, что если пират стоит на ногах, то такое же положение должно быть и с его внутренностями, его Небесное Копье тепло упаковано перед сном и, как бы то ни было, все приготовления сделаны.

– Нет! – Блэксорн хотел только спать. Но он знал, что этот человек должен быть на его стороне, он заставил себя улыбнуться, указывая на распятие.

– Вы христианин? Мура кивнул.

– И я христианин.

– Священник говорит, что нет. Не христианин.

– Я христианин. Не католик. Но я тем не менее христианин.

Но Мура не мог понять. Не было никакого способа объяснить, но Блэксорн попытался.

– Хотите онна?

– Диме когда придет?

– Диме? Не понимаю.

– Диме, – ах, я имею в виду дайме.

– А, дайме! Ха, дайме! – Мура пожал плечами. – Дайме приедет, когда приедет. Спите. Сначала помойтесь. Пожалуйста.

– Что?

– Помойтесь. Примите ванну, пожалуйста.

– Я не понимаю.

Мура подошел ближе и брезгливо скривил нос.

– Воняет. Плохо. Как от всех португальцев. Вымойся. У нас чистый дом.

– Я буду мыться, когда захочу, и от меня не пахнет! – Блэксорн разозлился. – Каждый знает, что ванны опасны. Ты хочешь, чтобы я схватил простуду? Ты думаешь, я Богом проклятый глупец? Убирайся отсюда и дай мне поспать!

– Вымойся, – приказал Мура, пораженный гневом варвара – высшим признаком плохих манер. Это было связано не с запахом от варвара, хотя он и был, но, по его сведениям, тот не мылся целых три дня, и проститутка совершенно справедливо откажется лечь с ним, как бы много ей ни заплатили. «Эти ужасные иноземцы, – подумал он, – удивительные. Как мерзки их привычки! Ничего. Я отвечаю за тебя. Тебя научат хорошим манерам. Ты будешь мыться в ванне по-человечески, и матерь божья узнает, что она хочет узнать».

– Помойся!

– А теперь убирайся, не то я разорву тебя на куски! – Блэксорн сердито посмотрел на него, указывая на дверь.

Наступила короткая пауза, и появились еще три японца с тремя женщинами. Мура коротко объяснил им, в чем дело, потом сказал окончательно Блэксорну:

– Ванна. Пожалуйста.

– Убирайся!