удавалось выяснить. Директор горпищеторга развел руками: да так, мол, собралась и всё тут. Старушка со странностями.

Бухгалтером заинтересовались. И вдруг неожиданно все выяснилось. Как-то одному из сотрудников не хватало денег под отчет. Он рассердился, сказал кому-то: «Пора бы нашей Петровне на пенсию». А тот ответил: «Куда там, выслуживается!» Бухгалтер случайно услышала их разговор и обиделась. Решила доказать, что она вовсе «не выслуживается» и подала заявление об увольнении. А решила ехать в Актюбинск потому, что слыхала и читала: город строится, все туда едут. Да и не все ли равно, куда ехать одинокому человеку...

Конфликт утрясли. Билет сдали в кассу.

Наконец, выяснили, что за хулиганство уволен с автопарка шофер Петр Калачкин. Он решил ехать на целинные земли. Это было весьма подозрительно. Тем более, что органам государственной безопасности стали известны подробности инцидента в диспетчерской, когда пьяный Калачкин кричал про книги Драйзера.

Многое вызывало сомнение в поступках Калачкина. Если он резидент или связной, то поведение его было по меньшей мере неосторожным.

Но ведь Калачкину как-то нужно оправдать свой отъезд. Целина требует людей. Сорвался парень — там легче всего показать себя, снова стать человеком.

А может быть, Калачкин рассчитывал усыпить бдительность органов государственной безопасности, если они вдруг заинтересуются его личностью?

Допустим, он купил билет не для себя, а для кого-нибудь другого. В последнюю минуту он мог сказать, что передумал.

Словом, предположений можно сделать множество.

Калачкин приобрел билет в третий вагон. Место у него оказалось нижним, семнадцатым. Удивительное совпадение: число семнадцатое, место — семнадцатое.

Не пароль ли это?

Не менее странным показалось и поведение шофера Игнатюка. Он тоже приобрел билет до Актюбинска, только в другой вагон и никому не сообщил о предполагаемом отъезде — ни на работе, ни дома. Он выехал пятнадцатого в рейс и, по-видимому, предполагал вернуться к отходу поезда.

Кто купил восьмой билет, выяснить не удалось.

Узнав, что на участке заставы капитана Демина обнаружен след, полковник Воронков хотел вскочить и, крикнув: «Машину!» — помчаться на заставу. Так ему хотелось, но он остался сидеть в кресле у письменного стола. Спокойно снял трубку, приказал оперативному дежурному вызвать... Он назвал несколько фамилий.

Удивительно, что последние дни полковник, как ему самому казалось, делал всё медленнее, чем обычно, сдерживал себя. Обстановка, желание семь раз отмерить каждый свой поступок, диктовала такое поведение.

Оперативная обстановка... Ему докладывают ее ежечасно. Решение принимает он. Только он. Его волю исполняют все, начиная от начальника штаба и кончая солдатом. И за всё он в ответе.

Где наиболее уязвимые направления? Как их перекрыть? Ваше мнение, начальник штаба... Мои соображения таковы... Что вы думаете по этому поводу?.. Да у вас талант!.. Но не забывайте то-то, то-то и то-то... Сюда — резервную группу. Здесь еще один контрольно-пропускной пункт. Передвижной. До особого распоряжения...

Как обеспечить связь? Доложите, начальник связи...

Обеспечение политического руководства. Слушаю вас, начальник политотдела...

Осыпь... Идет осыпь... Начальник инженерной службы, что предпринято?.. Хорошо, но еще нужно сделать так-то и так-то...

Продовольственное обеспечение застав. Заместитель по снабжению, вам слово...

Эти и многие другие вопросы полковнику Воронкову надо решать все время, независимо от того, спокойно или тревожно на границе. Телефон в его кабинете не умолкает. Телефон в квартире поднимает ночью. И двери его кабинета не закрываются.

Вот и сейчас. Только что он провел инструктаж с офицерами связи. Через пятнадцать минут явятся оружейники. За эти пятнадцать минут нужно ответить на срочный циркуляр из округа, обязательно побеседовать с ефрейтором, который получил тревожную телеграмму из дому, и, наконец, выпить чаю.

Впрочем, если на границе тревожная обстановка, о чем он может говорить с ефрейтором? Отпуска запрещены. Но ведь бывают исключения. С ефрейтором как раз такой случай. А может быть, принять его через несколько дней, когда станет поспокойней?.. Нет, принять нужно немедленно.

А вот и он — в кабинете Воронкова. Протягивает телеграмму.

Врач такой-то. Подпись заверена.

— Да вы садитесь, — говорит полковник.

— Ничего, постою.

— Садитесь, садитесь... И не волнуйтесь, пожалуйста. Всё будет хорошо... Куда ехать?

— В Сибирь, товарищ полковник.

— А как служба?

— Нормально.

— Это хорошо, что нормально. Поощрения есть?

— Были...

Полковник улыбнулся:

— Были — остались. Поощрения не снимаются. Это взыскания снимаются.

— Взысканий не имел!

— Ну, талант!.. Полу?чите проездные документы — и в аэропорт. Я сейчас распоряжусь, чтобы вас подвезли на машине.

И оперативному дежурному:

— Доложи?те.

— Выехали, товарищ полковник. К перевалу Кыз-Байтал группа подполковника Садыкова. С передвижным КПП установлена радиосвязь...

— Готовьте машину. За меня остается начальник штаба.

Да, пора ехать. Начальник отряда должен находиться в боевых порядках.

Вошел шофер.

— Всё готово. Машину, рацию — всё проверил! — доложил он.

— Да ведь ты талант, Сеня. Поехали. — И полковник медленно пошел к вешалке, снял полушубок, застегнулся. В коридоре поймал себя на мысли, что не идет, а бежит.

«Нельзя. Надо думать, думать, а не лететь сломя голову. Думать. В этом и состоит наша работа!».

Ибрагим сидел у очага, задумчиво смотрел, как вздрагивают желтоватые язычки пламени, освещая большой портрет юноши. Это — единственный сын старика, пропавший без вести много лет назад. На левой щеке был заметен след от сабельного удара.