С этими словами он вытащил чековую книжку.

— Вот вам чек еще на двадцать тысяч от наследника Космо Морнингтона. Улыбнитесь же, благодарите и марш, не оборачиваясь, как дочери Лота!

Атташе буквально исполнил приказание и выскользнул из кафе, не оглядываясь.

— Мразь! — шепнул дон Луис. — Что скажете на это, бригадир?

Бригадир Мазеру смотрел на него, оторопев.

— Но позвольте, месье…

— Что такое, бригадир?

— Но, однако, кто же вы собственно такой?

— Разве вы не слыхали — благородный перуанец или благородный испанец… наверное, не знаю… короче дон Луис Перенна, бывший легионер…

— Вздор! Я только что слышал…

— …Весь в орденах…

— Довольно! Идемте к префекту.

— Да дайте же закончить, черт возьми! Итак бывший легионер, бывший герой… бывший узник Сантэ… бывший русский князь… бывший начальник полиции… бывший…

— Да вы с ума сошли! — выходил из себя бригадир. — Что это за басни?

— Это история, подлинная история… Вы спросили, кто я? Вот я и перечисляю. Хотите углубиться в еще более древние времена?

Мазеру схватил своими сильными руками слабые как будто руки своего собеседника.

— Нечего заливать мне, слыхали! Уж я вас не выпущу. В префектуре объяснимся.

— Ты потише, Александр.

Слабые как будто руки легко высвободились и, в свою очередь, захватили сильные руки бригадира. Дон Луис смеялся, глядя ему прямо в лицо:

— Так ты не узнаешь меня, глупец?

Бригадир Мазеру не отвечал, только глаза вытаращил еще больше. Он старался понять: голос, манера шутить, смелость, замаскированная ребячеством, ироническая улыбка в глазах и самое имя Александр, — но его имя, которым его называл только один человек на свете. Возможно ли?

— Патрон… патрон… — пролепетал он.

— Ну, разумеется.

— Да, нет же, не… ведь… вы умерли…

— Так что же из этого? Разве это мешает жить?

Он положил руку на плечо Мазеру.

— Ты скажи, кто тебя зачислил на службу в полицейскую префектуру?

— Начальник полиции, господин Ленорман.

— А кто такой был Ленорман?

— Патрон.

— То есть Арсен Люпен, не так ли?

— Да.

— Так неужели ты не понимаешь, Александр, что Арсену Люпену гораздо труднее было быть начальником полиции, чем доном Луисом Перенна, быть легионером, героем и даже живым, будучи мертвым?

Бригадир Мазеру молча оглядел своего собеседника, потом его печальные глаза оживились, лицо вспыхнуло, и он вдруг ударил кулаком по столу и сердито заговорил:

— Пусть так! Но предупреждаю вас, на меня не рассчитывайте, нет. Я служу обществу и намерен служить. Я привык жить по-честному, не хочу другого хлеба.

Перенна пожал плечами.

— Ты глуп, Александр, на честных хлебах не поумнел. Кто же тебя совращает?

— А вся ваша затея…

— Моя затея? Да я-то тут причем? Два часа тому назад я сам не больше твоего знал. С неба свалилось это наследство, а с ним и обязанность найти виновника смерти Космо Морнингтона, найти его наследников, защитить их и раздать все двести миллионов, что им причитаются. Точка, конец. Это ли не задача для честного человека?

— Да, но…

— Но выполнить ее можно не по-честному, хочешь ты сказать? Так слушай: если ты, хоть и в лупу рассматривая, найдешь хоть что-нибудь предосудительное в моем поведении, какое-нибудь пятно на совести дона Луиса Перенна, можешь не колеблясь хватать меня за шиворот. Разрешаю, приказываю… Довольно с тебя?

— Не в том дело, довольно ли с меня, патрон. Есть и другие.

— То есть?

— Что, если вас поймают?

— Каким образом?

— Вас могут выдать.

— Кто?

— Старые товарищи.

— Я всех выпроводил из Франции.

— Куда?

— Это моя тайна. Тебя оставил в префектуре на случай, если мне понадобятся твои услуги. И, как видишь, не ошибся.

— Но, если будет обнаружено, кто вы в действительности, вас арестуют.

— Не может быть.

— Почему?

— Да ты же сам только что сказал. Я умер. Вот основание, важное, неустранимое.

Мазеру задыхался. Аргумент сразил его. Он почувствовал, насколько этот аргумент мощный и забавный. И вдруг разразился безудержным хохотом, от которого комично передергивалось его меланхоличное лицо.

— О, вы верны себе, патрон! До чего смешно! С вами ли я? Ну, разумеется, с вами! Вы умерли, похоронены, устранены! Вот так штука!

Ипполит Фовиль, инженер, занимал на бульваре Сюше довольно обширный отель, к которому слева примыкал сад. В этом саду он выстроил себе большой павильон, служивший ему рабочим кабинетом. Дон Луис Перенна и Мазеру зашли в полицейский комиссариат Пасси, и Мазеру, ссылаясь на свои полномочия, потребовал, чтобы дом инженера Фовиля этой ночью охранялся двумя полицейскими, которым было велено задерживать всякого, пытающегося проникнуть туда. В девять часов дон Луис и Мазеру стояли у главного входа в отель.

— Александр, — сказал Перенна, — ты не боишься? Ведь, защищая инженера Фовиля и его сына, мы идем против людей, сильно заинтересованных в их гибели, и людей, которые, видимо, промаха не дают.

— Не знаю, — ответил Мазеру, — не струхну ли я когда-нибудь вообще, но знаю наверняка, что при одном условии мне ничего не страшно.

— Это при каком?

— Когда я с вами.

Он решительно позвонил.

Ипполит Фовиль принял их у себя в кабинете. Стол был весь завален брошюрами, книгами, бумагами. На двух высоких рамах размещены были рисунки и чертежи, в двух витринах — модели из слоновой кости и стали — изобретения инженера.

У одной из стен стоял широкий диван. Напротив винтовая лестница вела на балкончик, огибающий всю комнату. На потолке электрическая люстра, на столе — телефон. Мазеру немедленно пояснил, что префект тревожится и просит господина Фовиля принять все меры предосторожности, которые они найдут нужным предложить ему.