— Фовиль был сумасшедшим…

— Да, но сумасшедшим в одном отношении. Во всех остальных он мыслил с ужасающей логикой и интуицией, то есть был совершенно нормальным.

Несколько лет тому назад, находясь в Палермо, мадам Фовиль осматривала развалины, относящиеся к римской эпохе, споткнулась на наружной лестнице и упала так неудачно, что стукнулась ртом о мраморный подоконник и выбила себе верхние и нижние передние зубы. Ей пришлось вставить себе искусственные. Пока дантист изготовлял их, ей были сделаны временные протезы для того, чтобы она привыкла к ним. Дантист сделал ей вставные зубы, совершенно идентичные временным протезам. Эти протезы господин Фовиль сохранил на всякий случай и воспользовался ими в ночь своей смерти, чтобы оставить на яблоке след зубов своей жены. Инспектор Веро смог получить на короткое время эти протезы, сделал ими отпечаток на плитке шоколада, желая оставить вещественное доказательство.

За этим объяснением дона Луиса последовало молчание. Действительно, дело было настолько просто, что Председатель Совета Министров удивился. Все обвинения, которые вызвали отчаяние и смерть мадам Фовиль и Гастона Саверана, основывались на незначительном факте, который видели многие, но никто не мог объяснить тайны «зубов тигра».

«Зубы тигра!» Все считали, что поскольку зубы мадам Фовиль и отпечаток зубов на яблоке идентичны, а теоретически считается, что зубы двух человек не могут оставить в точности одинаковых следов, то следовательно мадам Фовиль виновна. Это рассуждение оказалось столь неоспоримым, что никому не могло и в голову прийти, что укус на яблоке мог произойти и без участия зубов живого человека.

— Это как яйцо Христофора Колумба — надо сообразить, — сказал смеясь, Баланглэ.

— Вы правы, господин Председатель. Об этих вещах не думают. Вот другой пример, если вы позволите вернуться к тому времени, когда Арсен Люпен называл себя сразу и Полем Серниным и Ленорманом? Никто не заметил, что Поль Сернин был анаграммой имени Арсен Люпен, одни и те же буквы составляют оба имени. Ни на одну больше, ни на одну меньше. И, несмотря на то, что это уже второй раз, никто не сделал этого сопоставления. Всегда — яйцо Колумба — нужно сообразить!

Баланглэ был несколько удивлен этими разоблачениями. Можно было подумать, что этот дьявол пытается разыгрывать его все время и ошеломлять своими неожиданными театральными эффектами.

Эта последняя деталь хорошо обрисовала характер этой личности — странную смесь благородства и наглости, хитрости и наивности, легкой иронии и какого-то тревожащего беспокойного очарования: род героя, который может пожертвовать королевством из-за пустой авантюры, забавляющегося перестановкой букв своего имени, чтобы одурачить публику и доказать ей ее легкомыслие и рассеянность.

Баланглэ обратился к дону Луису:

— Месье, после ряда удивительных успехов в этом деле, вы сдержали слово и поймали бандита. Со своей стороны я тоже сдержу слово. Вы свободны.

— Благодарю вас, господин Председатель. А бригадир Мазеру?

— Он будет освобожден сегодня же. Господин префект полиции устроил все таким образом, что ваш арест остался неизвестным широкой публике. Вы — дон Луис Перенна, и нет никаких оснований для того, чтобы вы перестали им быть.

— А Флоранс Девассер, господин Председатель?

— Она должна будет явиться к господину следователю. Это необходимо. Свободная от всех обвинений и даже подозрений, она, несомненно, будет признана законной наследницей Космо Морнингтона и получит двести миллионов.

— Она же их не примет, господин Председатель.

— Как так?

— Флоранс Девассер не хочет этих денег. Они были причиной слишком многих преступлений. Она в ужасе от них.

— Что же будет с этими деньгами?

— Двести миллионов Космо Морнингтона будут употреблены на постройку дорог и школ в Марокко и Конго.

— Эти африканские государства вы собираетесь приобщить к культуре? — сказал Баланглэ, смеясь. — Что ж, благородный жест, и я соглашаюсь от всего сердца. Государственный бюджет не выдержал бы этих расходов. Поистине дон Луис щедрой рукой расквитался за деяния Арсена Люпена.

Восемь дней спустя дон Луис Перенна и Мазеру сели на яхту, которая доставила их в Африку. Флоранс их сопровождала.

Перед отъездом они узнали о смерти Жана Вернона, который, несмотря на принятые предосторожности, умудрился отравиться.

Прибывший в Африку дон Луис Перенна, который несколько лет тому назад был избран мавританским султаном, встретил своих прежних друзей и подчиненных и назначил туда правителем Мазеру, наделив его большими полномочиями. Затем он занялся бесконечным количеством дел, которые должны были последовать за его отречением от престола и предшествовать получению Францией нового государства. Он имел многочисленные совещания, как с вождями племен, так и с генералом Лоти, командующим французскими войсками в Африке. Многочисленные переговоры, в которых устанавливались необходимые мероприятия, должны дать Мавритании прогресс и процветание.

Завтрашний день был обеспечен. Когда настанет время, туманная дымка управления вождей рассеется, открывая государство, твердо управляемое, пересеченное дорогами, с сетью школ, законностью и развитой промышленностью на полном ходу.

Потом, исполнив свой долг, что было очень нелегким делом, дон Луис смог спокойно сложить с себя власть и вернуться во Францию.

Бесполезно вспоминать шумиху, вызванную его женитьбой на Флоранс Девассер. Полемика возобновилась, и многочисленные журналы напечатали об обнаружении Арсена Люпена под именем Луиса Перенна, имя, которое было составлено из тех же букв: это было, наконец, замечено. Но Арсен Люпен был мертв, а дон Луис Перенна существовал, и никто не набрасывал тень на это имя.

Сегодня он живет в деревне Сен-Лакмо среди холмов, живописно спускающихся к Уазе. Кто не знает его скромный дом, весело окрашенный, с зелеными ставнями, окруженный садом и великолепными цветами?

По воскресеньям туда направляются на прогулку, надеясь увидеть сквозь решетку ограды или встретить на деревенской площади того, кого называли Арсеном Люпеном.

Он тут, со стройной юношеской фигурой и обликом победителя. И Флоранс тут, со своей изящной внешностью, в ореоле золотистых волос и со счастливым лицом, которое не омрачают никакие, даже самые тяжелые воспоминания.

Иногда в маленькую деревянную калитку стучатся посетители. Это неудачники, которые прибегают к помощи учителя жизни. Это — угнетенные жизнью жертвы, жертвы слабые, которые не в силах бороться, которых погубила их страсть. К ним всем дон Луис милосерден. Он помогает им своим советом, внимательностью, светлым умом, не жалея при необходимости своего времени.

Часто это бывает посланный из префектуры или полиции агент, который приходит посоветоваться в затруднительном деле. И тогда дон Луис использует необычайные способности своего ума. Кроме этих дел, кроме чтения книг по философии и другим отраслям науки, он занимается своим садом. Он обожает цветы и гордится ими. Не забыты еще успехи, достигнутые им на агрономической выставке, где он выставил махровую гвоздику, окрашенную в разные цвета, которой он дал имя «Гвоздика Арсена». В течение всего лета его цветники заполнены великолепными декоративными растениями, и он справедливо назвал свое жилище «Замком люпинов». Все виды люпинов находились там: люпин пестрый, люпин душистый и последняя новинка — люпин Люпена, изумительной красоты и расцветки.

Перед их пестрой массой стояла дощечка с надписью, взятой из стихов Эридана: «И в моем саду произрастают люпины».

Что же это? Признание? Почему бы и нет? Не сказал ли он однажды в интервью:

— Я его прекрасно знал, этого Люпена, он был не злой человек. Я не пойду так далеко, чтобы сравнивать его с семью мудрецами Греции, или предлагать его в качестве примера для будущих поколений, но судить надо о нем снисходительно, он был велик в добре и ограничен во зле. Те, кто страдал, благодаря ему, заслужили это. Судьба покарала бы их все равно, не сегодня — завтра, если бы он не опередил ее.