статью, черновик которой вы нашли у себя во дворе, она опустила перед Люпеном железную штору, чтобы задержать его, так как из разговора его с Мазеру узнала о предстоящем моем аресте, она поспешила на автомобиле ко мне, и хотя предупредить меня уже не успела, дала мне возможность бежать.

Она заразила меня своим недоверием к вам, своей ненавистью. Тут же в автомобиле она объяснила мне, какую важную роль вы играете в этом деле, и мы сейчас же скомбинировали маленькую контратаку против вас, с целью навлечь на вас подозрения. История с обломком палки, помните? Замысел неудачный. Мы промахнулись. Но дуэль уже началась. Я бросился вперед, очертя голову.

Чтобы понять меня, надо вспомнить, что я отшельник, человек науки, но вместе с тем и страстно любящий человек. Я провел бы всю жизнь за работой, довольствуясь только тем, что изредка видел Мари- Анну у окна. Но, как только я узнал, что ее мучают, я стал другим человеком, готовым на все.

Не зная, что делать, как спасти Мари-Анну, я поставил себе ближайшей целью устранить ее врага — человека, который является виновником ее страданий.

Последовал ряд моих покушений на вас. Проникнув к вам, я попытался без ведома Флоранс, клянусь вам! — отравить вас. Возмущения, укоры Флоранс должны были подействовать на меня, но повторяю, я обезумел, и ваша смерть казалась мне залогом спасения Мари-Анны.

Я стрелял в вас из револьвера на бульваре Сюше, и в тот же день вы и бригадир Мазеру едва не стали жертвами автомобильной катастрофы. Погиб при этом совершенно непричастный шофер, а Флоранс была в таком отчаянии, что мне пришлось внять ее мольбам и обещать ей сложить оружие.

Меня самого преследовала мысль о двух моих жертвах, и я решил изменить план и все усилия направить к тому, чтобы организовать бегство Мари-Анны из тюрьмы.

Я богат. Я щедро оделял деньгами тюремных сторожей, пока не открывая им мои планы, завязывал знакомства с поставщиками, с персоналом больницы. Под видом репортера являлся в здание суда, рассчитывая на то, что как-нибудь, когда ее будут допрашивать, я смогу ее увидеть, подать ей знак, ободрить…

Пытка ее продолжалась. Этими письмами Ипполита Фовиля вы нанесли ей страшный удар. Что за письма? Откуда? Разве не было оснований думать, что вся эта история, эта ужасная махинация — дело ваших рук? Мы искали хоть какие-нибудь нити, что пролило бы свет.

И вот вчера утром, во время вашего разговора с бригадиром Мазеру, Флоранс уловила имя Ланджерио и название деревни — Форминьи. Она вспомнила, что у Ипполита Фовиля был такой друг и догадалась, что вы с бригадиром отправились разыскивать его, так как предполагаете, что письма были адресованы ему.

Полчаса спустя мы сели в поезд, отходящий на Алансон. Мы, со своей стороны, хотели собрать сведения. Узнав, как и вы, в Форминьи о том, что Ланджерио умер, мы решили осмотреть его дом. Нам удалось пробраться в парк, как вдруг Флоранс заметила вас. Желая, во что бы то ни стало, избежать встречи, она увлекла меня в кусты, но вы преследовали нас и, наткнувшись на сарай, мы поспешили укрыться в нем. Мы не успели подняться наверх, как вошли вы. Остальное вам известно: вы обнаружили наше присутствие, я ответил на ваше нападение схвативши первое попавшее под руку оружие, мы бежали… В поезде Флоранс сделалось дурно, ухаживая за ней, я заметил, что одна из ваших пуль оцарапала ей плечо: рана была пустяковая, но при таком нервном напряжении она не могла не оказать влияния. Когда вы видели нас в Манэ, не так ли? Флоранс спала, положив голову мне на плечо.

Дон Луис ни одним словом не прервал рассказ, который дышал правдой. Напрягая свое внимание, он отмечал про себя все слова, все жесты Саверана.

И мало-помалу в его представлении рядом с прежней Флоранс вставала другая женщина, очищенная от всей грязи, от всех тех гнусных подозрений, какими он запятнал ее, слепо принимая на веру факты.

Но окончательно он еще не сдался. Возможно ли, чтобы Флоранс ни в чем не была виновной? Против этого восставал его разум. Нет, нет, она лжива, коварна, жестока. Этот человек лжет, лжет дьявольски искусно. Он так гениально ткет узор, что невозможно отделить свет от тьмы.

Он лжет, но как сладок ему, дону Луису, этот обман! Как прекрасна та Флоранс, образ которой возникает в его воображении, Флоранс, волей судьбы увлекаемой на путь, который ей ненавистен, ни в каком преступлении не виновной. Флоранс, не знающая угрызений совести, добрая, полная жалости, с ясными глазами и совсем чистыми незапятнанными руками! Как сладко отдаваться этой мечте!

Гастон Саверан всматривался в лицо своего недавнего врага.

— Не верите мне? Не правда ли? — прошептал он.

— Нет, нет, — дон Луис старался избавиться от влияния этого человека.

— Вы должны верить мне, — с какой-то дикой энергией воскликнул Саверан. — Вы должны верить в силу моей любви. Она всему причиной. В Мари-Анне вся моя жизнь! Я не пережил бы ее. Что я испытал сегодня, когда прочел, что она пыталась вскрыть себе вены! И это из-за тех обличающих писем! О! Мне мало убить вас, мне хотелось подвергнуть вас самым варварским мучениям за все те страдания, которые претерпела она! Мари-Анна невинна! И сразу ненависти моей как не бывало. Враг стал союзником. Вы отказались от того, что сами же сделали, вы обещали посвятить себя спасению Мари-Анны!

Я поспешил к Флоранс и сказал ей:

«Мари-Анна спасена. Он заявил, что она невиновна. Я хочу видеть его, говорить с ним». Флоранс, по- прежнему враждебно к вам настроенная, пыталась отговорить меня. Я обещал, но сам решил, что нужно, не теряя ни минуты, вверить вам судьбу Мари-Анны. Я ждал вашего возвращения и пришел к вам.

Это был не тот человек, который начал разговор с таким поразительным хладнокровием. Ослабев от сделанного усилия, измученный долгой борьбой, на которую потратил столько энергии, он дрожал с ног до головы и вдруг заговорил срывающимся голосом:

— Спасите ее… умоляю вас… вы можете это сделать… Я научился ценить ваши силы, пока боролся с вами. Вы не такой, как другие, уже одно то, что вы не уничтожили меня сразу, меня, так жестоко преследовавшего вас, что вы выслушали меня, что вы готовы признать нашу невиновность, нас троих, хотя всякий другой ни за что бы в нее не поверил, уж это одно — чудо! И моя интуиция подсказала, что будет именно так! Я понял, что спасти Мари-Анну может только тот человек, который объявил, что она невиновна, не имея еще никаких доказательств этому, кроме выводов своего ума… О! Спасите ее, умоляю вас. И спасите, как можно скорее… Иначе будет поздно! Мари-Анна не может жить в тюрьме. Она хочет умереть и никакие препятствия не помешают ей. Спасите ее, я не сумел этого сделать… Я не знаю как взяться… Спасите… молю вас…

Слезы катились по его щекам. Флоранс тоже плакала, положив голову на руки.

Страх сжал сердце дона Луиса.

Он вдруг осознал, что верит Саверану бесповоротно, что Флоранс вовсе не коварное создание, каким он представлял ее себе, а женщина, глаза которой не лгут. Так же внезапно он понял, что эти двое, а с ними вместе и Мари-Анна, из-за любви к которой они боролись так неумело, попали в сети, которые им не разорвать.

И сеть эту с беспощадной настойчивостью сплел он, Перенна.

«О, только бы не слишком поздно», — прошептал он.

Трагическим смерчем кружилось у него в голове: уверенность, радость, страх, отчаяние, злоба. Он бился, как в отвратительном кошмаре. Ему казалось, что тяжелая лапа полицейского уже легла на плечо Флоранс.

— Уйдем, уйдем, — воскликнул он. — Медлить — безумие.

— Но, отель оцеплен, — возразил Саверан.

— Неужели вы думаете, что я допущу… нет, нет. Будем бороться вместе. Ко мне еще будут возвращаться сомнения. Но вы будете рассеивать их. И мы спасем мадам Фовиль.

— Но полицейские кругом… Но Вебер!

— Его еще нет здесь. А пока его нет, я все устрою. Следуйте за мной, а когда я сделаю вам знак…

Он взялся за ручку двери. В это время в дверь постучали.

— В чем дело?

— Приехал помощник начальника полиции, — доложил дворецкий, — господин Вебер.

Дон Луис был, конечно, готов к этому, но все-таки удар захватил его врасплох, он несколько раз повторил: