На девятый день Казимир вышел из склепа, взял малыша за руку и проговорил:
Идем, Казик.
Он привел его к скупщику краденых вещей Глобеку и сказал:
Слушай, старая крыса. Этот малец будет жить здесь. Если с ним случится беда, я сверну тебе голову, как цыпленку. Понял?
Глобек понял. Если пан Войтковский обещает свернуть голову, то он ее свернет… С малышом, конечно, не случится беды, за это Глобек отвечает.
…Долго Казимир не видел Казика. Он и себе не признался бы, что даже в тюрьме думал о мальчугане. Теплая струйка часто согревала бандита, ему казалось, что он чувствует маленькие теплые пальцы на своей руке. Кто он ему, этот Казик?
Сын? — переспросил Януш.
Сын! — ответил пан Войтковский и сам удивился слову, которое произнес.
4
Они сидели в углу комнатушки, и каждый из них думал только об одном: что делать дальше? Два часа назад Глобек принес неутешительную весть: немцы рыскают по всем домам, облавой охвачена вся Варшава. На соседней улице арестовали двух поляков, бежавших вместе с Броником. С минуты на минуту можно было ожидать, что гестаповцы нагрянут и сюда. Глобек осторожно предлагал:
— Сейчас уже темно, можно незаметно уйти.
Куда? Он, Глобек, не знает куда, но здесь опаснее всего. Если немцы обнаружат в его квартире пана Войтковского, Януша и русского летчика, они не пощадят никого. Повесят и Глобека и… Казика. А при чем Казик, сохрани его матка бозка?! Впрочем, Глобек знает, куда можно уйти: на кладбище, в какой-нибудь склеп… А потом…
Потом старая крыса продаст пана Войтковского, как продает тряпье! — глухо проговорил Казимир.
Пан Езус! — Глобек всплеснул руками. — Как можно об этом думать? В городе говорят, что за каждого убежавшего немцы обещают тысячу злотых. Разве Глобек не видел таких денег? Было время…
Цыц! — Казимир поднял руку, посмотрел на Андрея и Януша. — Что скажет русский летчик?
Мы с Янушем попытаемся уйти из Варшавы, — сказал Андрей. — В леса, к партизанам. Одному Казимиру будет легче скрыться от немцев.
Казимир плохо понял и спросил у Януша:
Что он говорит?
Януш повторил слова Андрея. Войтковский долго молчал, глядя на Казика. И тот, не отрываясь, смотрел на Войтковского. Казалось, они молча разговаривают друг с другом. Потом Казимир снова перевел взгляд на Андрея. Русский летчик и Януш сидели рядом. Первый — широкоплечий, высокий, с бледным от перенесенных страданий лицом; второй — худенький, маленький, подвижный. Они чем-то были похожи друг на друга. Чем? Казимир не мог уловить этого сходства. Может быть, у них было что-то одинаковое в глазах: воля, суровая решимость идти к одной цели, вера, что они придут к ней. Казимир чувствовал в себе огромную физическую силу, большую, чем у них у обоих, вместе взятых, но он понимал и другое: Януш и Андрей тоже обладали силой, непонятной Казимиру, но заставляющей его относиться к ним не так, как он относился к своим бывшим друзьям по ремеслу. Там он был главным. Там преклонялись перед его физической силой и умением вскрывать сейфы. Потому что сейфы — это большие деньги. А деньги в том мире, откуда пришел Казимир, были божком, которому молились. Русский летчик Андрей и польский разведчик Януш были другими людьми. Казимир почувствовал это еще в тюрьме. Он и сам не знал, почему, но его тянуло поближе к ним, словно их присутствие очищало его душу от налипшей на нее грязи, будто он слышал голос запоротого плетьми отца: «Иди с ними, Казимир!» Куда идти, зачем? Казимиру трудно было ответить на это. Всегда он шел только одной дорогой, опасной, но знакомой. Видел и хорошее, и плохое. Грабя, он думал: «Я мщу за отца!» Теперь он начинал сознавать: это не та месть, к которой взывал отец. Старик был бедняком, но всегда любил свою Польшу. Он говорил: «Польша — это родина. Когда-нибудь она станет другой». И вот Януш и русский летчик Андрей хотят, чтобы Польша осталась Польшей, а не превратилась в Германию. И чтобы она стала другой. Значит, с ними?
Когда вы уйдете? — спросил Казимир у Януша.
Сегодня ночью, — ответил Януш.
Казимир положил руку на голову маленького Казика и сказал тихо, но твердо:
Мы пойдем с вами.
Глава восьмая
1
Шарманка хрипела, кашляла, и, чтобы старинный вальс не был похож на похоронный марш, шарманщику приходилось подпевать своим таким же хриплым голосом. Прикрыв глаза, старик пел:
Тихо вокруг,
Лишь сопки покрыты мглой…
Вместо попугая на шарманке сидел древний ворон с обрезанными крыльями и за одну оккупационную марку или русский рубль потрескавшимся клювом вытаскивал «счастье». Когда ворон дремал, старик нагибал его голову, жесткими пальцами раскрывал птичий клюв и закладывал туда свернутую пакетиком бумажку. Потом снова подпевал:
Пусть гаолян
Вам навевает сны…
И кашляющая шарманка, и старик, и древний ворон будто пришли сюда из далекого прошлого, но сейчас никто не удивлялся этому архаизму. Бродили же по улицам, как почти полвека назад, слепые бандуристы, сидели же на церковных папертях юродивые и нищие, гремел же шашкой настоящий полицейский! Город, в котором совсем недавно кипела советская жизнь, теперь словно попятился назад, набросил на себя мантию забытого мира. Неизвестно откуда выползли, как тараканы, дамы в старинных шляпах и черных нитяных перчатках; ходили, размахивая тростями, молодчики в высоких цилиндрах; разгуливали по приморскому бульвару старушки с лорнетами на шнурках.
Шарманщик расположился недалеко от бульвара под высоким раскидистым кленом. Ворон безучастно глядел на проходивших мимо людей; глаза его были полузакрыты. Не манила уже древнюю птицу голубая высь, свежий морской ветерок и шелест листьев не будили в ней никаких чувств.
…К шарманке подошли двое молодых людей с тростями в руках и две девицы в коротких платьях.
Жанна! Ваше счастье зависит от этого старого вещуна! — улыбнулся один из подошедших, с рыжими, в ниточку, усиками, показывая тростью на ворона.
Ворон подал билетик. Жанна вслух прочитала:
«Молитесь, молитесь — и небо не оставит вас без милости».
Ха-ха! Вещун, оказывается, религиозный, — громко рассмеялась другая девица. — Ну-ка, папаша, мне билетик. Смотри, Жанна, я счастливее тебя. «Муж твой будет богат, ты станешь знатной, но не забывай бога». Папаша, скоро ли я стану знатной?
Старик серьезно ответил:
Скоро. Раньше, чем думаешь, дочь моя…
К шарманщику подходили все новые и новые «искатели счастья». Смеялись, ругались, бросали в ящичек оккупационные марки и уходили. Вот, улучив минуту, когда около старика никого не было, подошел заведующий складом Федотов. Бросил в ящичек марку и, получив из клюва ворона билетик, стал громко читать:
«Ты любишь шикарно жить, но у тебя нет к этому средств. Молись — и они будут».
Твоя дряхлая птица только обещает, старик, но ничего не дает, — сказал Федотов. — Ты все раздаешь счастье, а сам — нищий. Почему это так?
Все от бога, — ответил старик и, понизив голос, добавил: — У крутого яра десять шагов от старого
