Должно быть, они окружили дом и, уж конечно, не звонили в дверь. Монти, вероятно, стоял снаружи у окна, когда я открыл ставни, чтобы впустить лунный свет, потому что, когда ему потребовалось, он просто шагнул в комнату со смущенным, но решительным видом.

– Как же ты все хорошо сделал, Нед, – утешительно сказал он. – Тебя только выдала библиотекарша. Ты очень понравился этой милой даме. Думаю, она бы приехала с нами, если бы мы ее взяли.

За ним вошел Скордено, а из другой двери появился Смайли с тем самым виноватым видом, который часто сопутствует его наиболее жестоким поступкам. И я без особого удивления понял, что сделал все в точности, как он того хотел. Я поставил себя на место Бена и привел их к своему другу; Бен тоже не очень удивился. Вероятно, ему стало легче. Монти и Скордено подошли к нему с двух сторон, но Бен продолжал сидеть среди чехлов, и его твидовый пиджак висел на нем, как накидка. Скордено похлопал его по плечу; затем Монти и Скордено нагнулись и ловко, как два мебельных грузчика, бережно поставили его на ноги. Когда я стал уверять Бена, что выдал его, сам того не зная, тот покачал головой, давая понять, что это не важно. Смайли отступил в сторону, чтобы дать им пройти. Его близорукие глаза неотрывно и вопрошающе смотрели на меня.

– Мы организовали специальный рейс, – сказал он.

– Я не поеду, – ответил я.

Я отвернулся от него, а когда вновь взглянул, его уже не было. Я услышал шум отъезжающего джипа. Я двинулся на звуки музыки через пустой зал и вошел в кабинет, заваленный книгами, журналами и, как оказалось, разложенной на полу рукописью романа. Она сидела боком в глубоком кресле. На ней был домашний халат, и ее бледно-золотистые волосы свободно лежали на плечах. Она была босиком и не подняла головы, когда я вошел. Она говорила со мной, словно знала меня всю свою жизнь, что в некотором смысле было правдой, поскольку я был так похож на Бена. Она выключила музыку.

– Вы были его любовником? – спросила она.

– Нет. Он хотел, чтобы я им стал. Теперь я это понимаю.

Она улыбнулась.

– А я хотела, чтобы он стал моим любовником, но это тоже было невозможно, правда? – сказала она.

– Кажется, правда.

– У вас были женщины, Нед?

– Нет.

– А у Бена?

– Не знаю. Думаю, он пытался. Наверное, что-то не получилось.

Она глубоко дышала, и по ее щекам текли слезы. Она поднялась, зажмурив глаза, и как слепая, протянула ко мне руки, чтобы я обнял ее. Она прижалась ко мне своим телом, уткнулась головой в плечо, задрожала и зарыдала. Я обнял ее, но она оттолкнула меня и повела к дивану.

– Кто заставил его стать одним из вас? – спросила она.

– Никто. Он выбрал сам. Ему хотелось подражать своему отцу.

– А это выбор?

– В каком-то роде.

– И вы тоже, вы тоже доброволец?

– Да.

– А кому подражаете вы?

– Никому.

– Такая жизнь была не для Бена. И нечего им было приходить от него в такой восторг. Он обладал большим даром убеждения.

– Я знаю.

– А вы? Они нужны вам, чтобы сделать из вас мужчину?

– Это то, что придется делать.

– Делать из вас мужчину?

– Делать работу. Все равно что опорожнять мусорные ящики или производить уборку в больницах. Кто- то должен это делать. Нельзя притворяться, что этого нет.

– О, думаю, что можно. – Она взяла мою руку и крепко сжала пальцы. – Мы делаем вид, что многих вещей не существует. Или притворяемся, что какие-то вещи важнее других. Это позволяет нам выжить. Нельзя победить лжецов, говоря им неправду. Вы останетесь здесь ночевать?

– Мне придется вернуться. Я не Бен. Я – это я. Я его друг.

– Я хочу вам сказать одну вещь. Можно? С реальностью играть очень опасно. Запомните?