четырех метрах от него, маленький Фон занял классическую позицию «дядьки», приглядывающего за подопечным. Его темные глаза дружелюбно улыбались всем посетителям и входной двери. Он брал чашку левой рукой, а правую держал почти прижимая к груди – без явной цели, просто так. «Сиживал ли вот так когда-нибудь Карла, – подумал Смайли. – Искал ли иногда убежища среди тех, кто далек от его мира?» Босс иногда тоже прибегал к этому. Босс создал для себя целую жизнь – вторую, третью или четвертую – в двухкомнатной квартирке на верхнем этаже, рядом с Западным обводным каналом. Там его знали как господина Мэтьюза, причем это имя не было зарегистрировано у «домоправителей» в качестве одной из нескольких фамилий, которыми он пользовался. Конечно, сказать «целая жизнь» было бы преувеличением. Но он держал там какую-то одежду, там жила женщина – сама миссис Мэтьюз, и у них даже была кошка. Рано утром по четвергам он брал уроки игры в гольф в клубе ремесленников, а сидя за письменным столом в Цирке, он с презрением отзывался о черни и голытьбе, о гольфе и любви и обо всех остальных недостойных интересах и стремлениях, которые в глубине души его влекли. Он даже взял в аренду садовый участок, припомнил Смайли, рядом с запасными железнодорожными путями. Миссис Мэтьюз настояла на том, чтобы Смайли поехал с ней в ее ухоженном автомобиле «моррис» посмотреть на него. Это было в тот день, когда он сообщил ей печальную новость. Участок был такой же, как и все остальные, и там царил такой же беспорядок: росли непременные розы, хранились заготовленные на зиму овощи, которые никогда не использовались, а сарайчик для садового инвентаря был забит шлангами и коробочками из-под семян.

Миссис Мэтьюз была вдовой, мягкой и уступчивой, но умеющей справляться с жизненными невзгодами.

– Е д и н с т в е н н о е, что я хочу знать, – сказала она тогда, прочитав сумму на чеке, – е д и н с т в е н н о е, что я хочу знать наверняка, господин Стандфаст: он д е й с т в и т е л ь н о умер или просто вернулся к своей жене?

– Он действительно умер, – заверил ее Смайли, и она ему поверила, и была очень благодарна. Он не стал добавлять, что жена Босса окончила свой земной путь одиннадцать лет назад и до самого своего конца не сомневалась, что ее муж чем-то там занимается в Управлении угольной промышленности.

Приходилось ли Карле придумывать, как убедить в необходимости чего-нибудь членов какого-нибудь комитета? Приходилось ли ему участвовать в хитроумных заговорах, обманывать глупых, льстить умным, узнавать себя в кривых зеркалах типа Питера Уэрдингтона – и все это ради того, чтобы сделать свое дело?

Он взглянул на часы, потом на Фона. Телефон-автомат висел рядом с туалетом. Но когда Смайли попросил хозяина кафе разменять деньги, чтобы позвонить, тот отказал на том основании, что очень занят.

– Эй ты, ублюдок, кончай выкобеннваться, дай ему монеты! – прикрикнул шофер-дальнобойщик, с головы до ног одетый в кожу.

Хозяин беспрекословно повиновался.

– Как все прошло? – спросил Гиллем, ответивший по прямому городскому аппарату.

– Очень хорошая информация о прошлом, – ответил Смайли.

– Гип-гип ура, – отозвался Гиллем.

Еще одним обвинением, которое впоследствии выдвигали против Смайли, было то, что он тратил свое драгоценное время на второстепенные дела, вместо того чтобы поручить их кому-нибудь из подчиненных.

На северной окраине Лондона, рядом с площадкой для гольфа «Таун энд Кантри» (Город и деревня ( а н г л.)), находятся жилые дома, которые похожи на палубные надстройки постоянно тонущих кораблей. Они стоят на дальнем краю продолговатых лужаек, где цветы почему-то никогда по-настоящему не цветут, мужья по утрам, примерно в восемь тридцать, садятся в спасательные шлюпки и в спешке уплывают, а женщины и дети проводят день на плаву, пока не возвратятся мужчины – слишком усталые, чтобы еще куда-нибудь плыть. Эти дома были построены в тридцатые годы, с тех пор они так и остались грязно- белыми. Их прямоугольные окна со стальными переплетами выходят прямо на площадку для гольфа, покрытую сочной зеленой травой, которая время от времени колышется от ветра, и женщины с козырьками, защищающими глаза от солнца, в будние дни бродят здесь, словно заблудшие души. – Один такой дом называется «Аркади Мэншэнс», и семья Пеллинг живет в квартире семь, из окон которой виден краешек площадки около девятой лунки. Когда буковые деревья вокруг покрываются листвой, площадку не видно.

Смайли позвонил, он не услышал внутри ничего, кроме тоненького потренькивания электрического звонка: ни звука шагов, ни лая собаки, ни музыки. Дверь открылась, и мужской надтреснутый голос вопросительно сказал из темноты:

– Да?

На самом деле голос принадлежал сутулой женщине высокого роста. В руке она держала сигарету.

– Меня зовут Оутс, – сказал Смайли, протягивая большую зеленую визитную карточку. Другая легенда, другое имя.

– А, это вы! Заходите. Поужинаете, посмотрите представление. По телефону ваш голос кажется моложе, – проговорила она низким, прокуренным голосом, стараясь поддерживать светскую беседу. – Он дома. Он думает, что вы – шпион, – сообщила она, покосившись на зеленую карточку. – Но вы же не шпион, правда?

– Конечно нет, – ответил Смайли. – Должен разочаровать вас – не шпион. Всего-навсего сыщик.

Квартира, казалось, состояла из одних коридоров. Женщина шла впереди, указывая дорогу и оставляя за собой запах джина. Она приволакивала одну ногу, правая рука безжизненно висела. «Инсульт», – догадался Смайли. Она была одета так, как будто никто и никогда не восхищался ее ростом и не обращал внимания на то, что она – женщина. Как будто ей самой было все равно. Туфли без каблуков и мужской свитер, перетянутый ремнем, из-за чего плечи казались очень широкими.

– Он говорит, что никогда о вас не слышал. Он проверил по телефонному справочнику – вы просто не существуете.

– Мы предпочитаем держаться в тени, – ответил Смайли. Она резко распахнула дверь.

– Он существует, – громко сообщила женщина – И он – не шпион, а сыщик.

В кресле у противоположной стены мужчина читал «Дейли телеграф», держа газету перед самым лицом, так что Смайли мог видеть только лысую голову, домашний халат и короткие скрещенные ноги в домашних кожаных шлепанцах; но почему-то он сразу понял, что мистер Пеллинг принадлежит к той категории людей маленького роста, которые женятся только на высоких женщинах. В комнате было все, что могло бы ему понадобиться для автономного выживания. Его телевизор, его кровать, его одноконфорочная газовая плита; стол, за которым можно есть, и мольберт для рисования. На стене висела раскрашенная фотография, цвета были немного ярковаты, – портрет очень красивой молодой девушки с небрежной надписью на одном из уголков – так кинозвезды оставляют автограф, желая любви простым смертным, не принадлежащим к их кругу избранных. Смайли узнал в девушке Элизабет Уэрдингтон. Он уже видел достаточно много ее фотографий.

– Господин Оутс, разрешите представить вам Нанка, – сказала по всем правилам женщина и только что не сделала реверанса.

«Дейли телеграф» медленно опустилась, словно гарнизонный флаг с мачты, и за газетой оказалось сердитое блестящее маленькое лицо с густыми бровями, в очках, какие обычно носят бизнесмены.

– Да. Так кто вы такой? Поточнее, пожалуйста, – потребовал ответа господин Пеллинг. – Вы из Секретной службы или нет? Не виляйте, говорите все начистоту, и покончим с этим. Видите ли, я не люблю сыщиков. Что это такое?

– Это его визитка, – объяснила госпожа Пеллинг, протягивая ему карточку. – Зеленого цвета.

– Ага, так у нас происходит обмен нотами? И мне тоже нужна визитная карточка, да, Сесс? Тебе придется заказать их для меня, моя дорогая. Будь любезна, зайди, пожалуйста, к Смиту.

– Вы любите ч а й ? – спросила миссис Пеллинг у Смайли, склонив голову к плечу и глядя на него сверху вниз.

– Зачем ты предлагаешь ему чай? – недовольно спросил господин Пеллинг, глядя, как она включает в розетку электрический чайник. – Ему не нужен чай. Он не гость. Он даже не из разведки. Я его не приглашал. Можете остаться у нас на недельку, – обернулся он к Смайли. – Можете переехать к нам, если