случилось. Поэтому он решил действовать через своего самого скромного и неприметного помощника.
Молли Минин была хороша собой, всегда аккуратна и подтянута, возможно, немного замкнута и даже чуть-чуть казалась «синим чулком». Она не так давно окончила колледж, но уже считалась незаменимым сотрудником «старой гвардии» Цирка в силу того, что здесь работали ее брат и ее отец. Во время «краха» она проходила стажировку, у нее еще не закончился испытательный срок, и она работала в канцелярии – у нее, можно сказать, еще только резались молочные зубки. После всех событий она осталась в Цирке вместе с небольшим ядром сотрудников центральной конторы и даже получила, если, конечно, это можно так назвать, перевод с повышением в отделение контроля, откуда, если верить легендам и мифам Цирка, ни один мужчина, не говоря уже о женщине, «не возвращался живым». Но у Молли, должно быть, благодаря генам, было то, что среди людей этой профессии называлось врожденным инстинктом. Пока многие вокруг нее все еще обменивались впечатлениями и рассказывали друг другу забавные истории о том, что они делали и во что были одеты в тот момент, когда услышали об аресте Хейдона, Молли тихо и спокойно работала над созданием неофициального канала общения со своим коллегой, занимающим аналогичную должность у Кузенов на Гроувенор-сквер. Канал позволил бы действовать в обход тщательно продуманных оградительных процедур, введенных Кузенами после «краха».
В этом деле больше всего на руку Молли сыграла рутина. Обычно девушка бывала там по пятницам. Каждую пятницу она выпивала чашечку кофе с компьютерщиком Эдом или разговаривала о серьезной музыке с Мардж, его напарницей.
Иногда Молли оставалась, чтобы потанцевать или сыграть в шафлборд (Игра с передвижением деревянных кружочков по размеченной доске) или в кегли в «Сумеречном клубе» в подвале Флигеля. И в пятницу же, – разумеется, совершенно случайно – она прихватывала с собой небольшой списочек запросов о наведении справок о тех или иных интересующих ее людях. Даже если случалось, что в какой-то день не нужно было наводить справки ни о ком, Молли не ленилась придумать что-нибудь, чтобы не потерять этот канал. В одну из пятниц, по просьбе Смайли, Молли Минин включила в свой списочек имя Малыша Рикардо.
– Только, пожалуйста, Молли, он не должен привлекать к себе особого внимания, – обеспокоенно наставлял ее Смайли.
– Разумеется, – ответила Молли.
Чтобы напустить, как она это называла, туману, Молли выбрала еще десяток имен, начинающихся на "Р". Когда она дошла до Рикардо, выглядело это следующим образом; «Ричарде – под вопросом – или Рикнард – под вопросом – или Рикардо, профессия: учитель – под вопросом – или летчик-инструктор», – так, чтобы информация о Рикардо возникла лишь как одна из возможных версий. Национальность: мексиканец – под вопросом – араб. Как бы между прочим она добавила информацию, что вообще-то он, возможно, уже умер.
Когда Молли вернулась в Цирк, наступил поздний вечер. Гиллем был совершенно на пределе. Когда тебе сорок, очень трудно проводить ночи без сна, решил он. В двадцать или в шестьдесят организм довольно легко переносит бессонницу: он уже знает, что к чему, а сорок – это все равно что подростковый возраст: подросток спит, чтобы повзрослеть, мужчина – чтобы оставаться молодым.
Молли было двадцать три. Она сразу же прошла в кабинет Смайли и села, держась, как всегда, очень прямо и подтянуто; ноги вместе, словно по стойке «смирно». Начала доставать что-то из своей сумочки под внимательным взглядом Конни Сейшес и даже еще более внимательным – но уже по совсем другой причине – взглядом Питера Гиллема.
– Очень жаль, что я так задержалась, – сказала она сурово, – но Эд настоял на том, чтобы мы сходили на фильм «Настоящая отвага», который они очень любили и который сегодня в очередной раз показывали в «Сумеречном клубе», и потом мне не сразу удалось от него отделаться, а я не хотела делать это резко, чтобы не обидеть его, особенно сегодня.
Молли протянула Смайли конверт – он вскрыл его, достав оттуда длинную светло-желтую компьютерную распечатку.
– Отделаться-то все-таки удалось? – поинтересовался Гиллем.
– Как все прошло? – было первым вопросом Смайли.
– Абсолютно нормально. – ответила девушка.
– До чего же любопытное послание! – было следующим восклицанием Смайли. Но по мере того как он читал, выражение лица постепенно менялось, превращаясь в совсем не свойственную ему злорадную ухмылку.
Конни была гораздо менее сдержанна. К тому моменту, когда она прочитала и передала бумагу Гиллему, она уже откровенно смеялась.
– Ну и Билл! До чего же умный, негодяй! Подумать только, всех сумел направить по ложному следу, всех одурачить! Черт меня подери!
Чтобы нейтрализовать Кузенов, Хейдон использовал тот же трюк, что и в Цирке, но только наоборот. Если перевести все, что говорилось в компьютерной распечатке, на обычный язык, то вырисовывалась захватывающе интересная картина.
Беспокоясь, как бы Кузены не занялись таким же расследованием деятельности компании «Индочартер», (это означало бы бесполезное дублирование Цирка), Билл Хейдон, как глава Лондонского управления, направил во Флигель в соответствии с постоянно действующим соглашением между двумя родственными службами уведомление о разграничении сфер влияния. Американцев ставили в известность, что Лондон в настоящее время занимается расследованием, связанным с «Индочартер Вьентьян ЮА», и что Цирк направил на место своего сотрудника. Как и полагалось в подобных случаях, американцы согласились не проявлять никакой инициативы в обмен на то, что англичане по завершении расследования поделятся с ними информацией, которую им удастся добыть. А для того чтобы помочь англичанам в операции. Кузены сообщили, что они больше никак не связаны с пилотом, известным как Малыш Рикардо.
Короче говоря, это был великолепный – возможно, даже непревзойденный – образец игры, когда при помощи одной стороны нейтрализовали другую и наоборот, в результате чего в выигрыше осталась третья.
– Спасибо, Молли, – вежливо поблагодарил Смайли после того, как все имели удовольствие самолично ознакомиться с этим шедевром. – Огромное тебе спасибо.
– Не стоит благодарности, – ответила строгая и подтянутая, напоминавшая медсестру Молли. – А Рикардо действительно нет в живых, господин Смайли, – закончила девушка и назвала ту же дату смерти, что и Сэм Коллинз. Послеэтого она защелкнула замочек сумочки, поправила юбку на коленях, которые могли вызвать восхищение у самого придирчивого ценителя женской красоты, и изящной походкой вышла из комнаты. Взгляд Гиллема снова неотрывно следовал за ней.
После этого дня жизнь в Цирке пошла иначе: изменился ритм, изменилось настроение у людей. Лихорадочные поиски следов – хоть каких-нибудь следов – закончились. Теперь они могли идти к цели, а не тыркаться наугад в разные стороны. Деление на два дружественных, но все-таки четко разграниченных клана расследователей, почти полностью исчезло: и «большевики», и «желтолицые» стали частью одной команды под общим руководством Конни и Дока, хотя, конечно же, специализация по- прежнему сохранялась. На долю архивокопателей, конечно, выпадали радости, но были они как колодцы вдоль бесконечно длинной пыльной дороги, пролегающей по неприветливым местам. Иногда «путники» совсем изнемогали от «жажды», думая, что вот-вот упадут и не смогут подняться.
Конни потребовалась всего неделя на то, чтобы установить, кто же такой этот торгпред Борис, советский казначей во Вьентьяне, – ключевая фигура в переводе денег компании «Индочартер Вьентьян ЮА». Он оказался человеком по фамилии Зимин, бывшим военным, много лет назад окончившим разведшколу на окраине Москвы, готовившую сотрудников для Карлы, которой сам Карла уделял огромное внимание. В архиве были материалы о том, что в прошлом, под фамилией Смирнов, этот Зимин выполнял роль казначея, через которого шли деньги для агентурной сети, созданной Восточной Германией в Швейцарии шесть лет назад. А еще раньше он появлялся в Вене под фамилией Курский. Помимо казначейских функций, он специализировался на подслушивании, а также Ловушках и добыче компромата. Некоторые говорили, что это был тот самый Зимин, который очень ловко использовал женщину для того, чтобы в Западном Берлине подставить и получить компромат на одного французского сенатора. Впоследствии сенатор продал добрую половину государственных секретов своей страны.