положении в стране и в ответ получил перечень сладчайших мечтаний: дескать, коммунистический враг почти разгромлен; серьезно обсуждается восстановление дорожной сети всей страны, туризм в провинциях бурно развивается. Сын генерала говорил медленно, на превосходном французском, и видно было, что ему очень нравится слушать самого себя: во время речи он полузакрыл глаза и улыбался, словно слушал любимую музыку.

– В заключение, месье, осмелюсь сделать вашей стране серьезное предупреждение. Вы американец?

– Англичанин.

– Это все равно. Передайте своему правительству следующее, сэр. Если вы не окажете нам помощь в битве с коммунистами, мы обратимся к русским и попросим их занять в нашей борьбе место, принадлежавшее вам.

Ой, мамочки, подумал Джерри. Ох ты, Боже мой. Вот напугал-то.

– Я передам им ваше послание, – пообещал он и собрался уходить.

– Un instant, monsieur (Одну минутку, месье), – резко бросил высокопоставленный чиновник, и дремавшие телохранители встрепенулись. Он открыл ящик стола и достал внушительную папку. Завещание Фроста, подумал Джерри. Мой смертный приговор. Марки для писем к Кэт.

– Вы писатель?

– Да.

Вот Ко до меня и добрался. Сегодня отправят в полицейский участок, а завтра я там проснусь с перерезанным горлом.

– Вы учились в Сорбонне, месье? – спросил чиновник.

– В Оксфорде.

– Оксфорд. Это тот, что в Лондоне?

– Да.

– Значит, вы читали великих французских поэтов, месье?

– С огромным удовольствием, – пылко ответил Джерри. Приближенные взирали на него мрачнее некуда.

– Тогда, может быть, месье окажет мне честь и выскажет свое мнение о следующих стихах. – Коротышка-чиновник, плавно жестикулируя, начал читать на блестящем французском:

Deux amants assis sur la terre Regardaient la mer <Двое любовников сидели на земле И смотрели на море (фр.)>

Так начинались эти стихи. Дальше шло еще строк двадцать, столь же невыносимых. Джерри слушал, ничего не понимая.

– Voila, – произнес наконец чиновник и отложил папку. – Vous l'aimez? (Вот. Вам нравится? ( ф р.)) – спросил он, уставившись куда-то вконец комнаты.

– Superbe, – с энтузиазмом ответил Джерри. – Merveilleux (Великолепно. Чудесно ( ф р.)). Сама чувственность.

– Как вы думаете, чьи они?

Джерри наугад назвал первое пришедшее в голову имя.

– Ламартин?

Высокопоставленный чиновник покачал головой. Присутствующие сверлили Джерри глазами.

– Виктор Гюго? – рискнул Джерри.

– Это мои, – скромно признался сочинитель и со вздохом положил стихи обратно в ящик стола. Приближенные уселись поудобнее. – Следите, чтобы этот высокообразованный литератор ни в чем не нуждался, – приказал он.

Джерри вернулся в аэропорт. Там царила чудовищная неразбериха. По подъездной дороге, как в разоренном муравейнике, туда и сюда сновали «мерседесы», на привокзальной площади мигали сигнальные огни, трещали мотоциклы, завывали сирены. Он с трудом протолкался сквозь кордоны охранников; вестибюль был битком набит перепуганным народом. Люди сражались за место возле доски объявлений, орали друг на друга и прислушивались к трубному гласу громкоговорителей. Джерри проложил себе дорогу к справочному бюро – оно оказалось закрытым. Вспрыгнул на стойку и сквозь щель в противоосколочном щите увидел летное поле. По пустой полосе к белым мачтам, на которых в неподвижном воздухе повисли национальные флаги, рысцой бежал взвод вооруженных солдат. Они приспустили два знамени; громкоговоритель в вестибюле прервал передачу и проревел несколько тактов национального гимна. Джерри высматривал в бурлящем море голов человека, с которым можно было бы поговорить. Неподалеку стоял худощавый рыжеволосый миссионер в очках; к карману его коричневой рубашки был приколот пятнадцатисантиметровый серебряный крест. Возле него с потерянным видом околачивалась пара камбоджийцев в высоких жестких воротничках.

– Vous parlez francais? (Вы говорите по-французски? ( ф р.))

– Да, но я говорю и по-английски!

Делал он это правильно и мелодично. Датчанин, догадался Джерри.

– Я журналист. Что здесь за кутерьма? – Он кричал что было сил.

– Пномпень закрыт, – проревел в ответ миссионер. – Самолеты не взлетают и не садятся.

– Почему?

– Красные кхмеры разбомбили в аэропорту склад боеприпасов. Город закрыт по крайней мере до утра.

Снова забормотал громкоговоритель. Двое священников прислушались. Они тихо переводили; чтобы расслышать их, миссионер согнулся чуть ли не пополам.

– Они нанесли огромный– ущерб и повредили полдюжины самолетов. О да! Полностью вывели их из строя. Власти также подозревают саботаж. Возможно, кто-то будет посажен в тюрьму. Слушайте, как им пришло в голову устроить склад боеприпасов в аэропорту? Это же самое опасное место. Какой в этом смысл?

– Хороший вопрос, – согласился Джерри.

Он принялся продираться обратно. Основной план уже провалился – так всегда проваливались все его основные планы. Дверь с надписью «Только для членов экипажа» охранялась парой очень серьезно настроенных полицейских, и он понял, что в столь сложной обстановке ему не удастся проникнуть внутрь ни силой, ни хитростью. Толпа напирала в сторону выхода для пассажиров. Там задерганный персонал ни у кого не принимал посадочных талонов, а измочаленные полицейские едва отбивались от записок с требованием разрешить проход, выдаваемых важным персонам именно для защиты от полиции. Пришлось отдаться на волю людской реки. У ее берегов группа французских торговцев с воплями требовала возмещения убытков, а старики, умудренные жизнью, готовились ночевать в аэропорту. Середина потока бурлила и обменивалась свежими слухами. Толпа безостановочно несла вперед. Добравшись до кордона, Джерри осторожно вынул карточку для оплаты телеграмм и перелез через наспех сколоченный барьер. На той стороне его встретил надменный взгляд лоснящегося старшего полицейского в хорошо подогнанном мундире; его подчиненные сражались с толпой. Размахивая сумкой, Джерри направился прямо к нему и сунул ему под нос телеграфную карточку.

– Securite americaine (Американская служба безопасности ( ф р.)). – прорычал Уэстерби на ужасающем французском и, рявкнув на двух служащих у вращающихся дверей, вышел на бетонированную дорожку, спиной ожидая или оклика, или предупредительного выстрела, а возможно – в этой накаленной атмосфере все возможно – и не предупредительного. Он шагал с сердитым видом, как человек, облеченный властью, и в лучших сарратских традициях, чтобы отвлечь внимание, размахивал сумкой. Впереди – до них оставалось от силы шестьдесят метров, потом расстояние сократилось до пятидесяти – стояли в ряд учебно- тренировочные одномоторные военные самолеты без опознавательных знаков. Позади, на огороженной площадке, размещались грузовые склады с номерами от девятого до восемнадцатого, а позади складов Джерри заметил ангары и самолетные стоянки; на каждой двери чуть ли не на всех языках, кроме китайского, было написано: «Вход воспрещен». Джерри дошел до учебно-тренировочных самолетов и с командирским видом зашагал вдоль строя, словно проводил инспекцию. Их удерживали на месте кирпичи, привязанные проволокой. Джерри помедлил, но не остановился, раздраженно пнул кирпич кожаным ботинком, дернул за элерон и покачал головой. Слева, с позиции, защищенной мешками с песком, на него