– О ком-то еще упоминали?

– Об Эстерхейзи, – ответил Джим все тем же резким тоном. – Этот паршивец все хотел понять, как вообще можно доверять венгру.

– А что он сказал обо мне? – Смайли показалось, что с этим вопросом во всей чернеющей внизу долине воцарилась мертвая тишина. Он повторил:

– Что он сказал обо мне?

– Показал мне зажигалку. Сказал, что это твоя. Подарок от Энн. «Джорджу от Энн со всей любовью». Ее подпись. Выгравированная.

– А он не упоминал, как она ему досталась? Что он сказал, Джим? Ну, давай же, ты что, думаешь, у меня сразу коленки подогнутся, если я узнаю, что какой-то русский проходимец неудачно пошутил обо мне?

Ответ Джима прозвучал, как армейский приказ:

– Он высказался в том духе, что после того, как она стала крутить шашни с Биллом Хейдоном, могла бы позаботиться о том, чтобы поменять дарственную надпись. – Он резко отвернулся и шагнул к машине. – Я сказал ему, – выкрикнул он в бешенстве, – сказал ему прямо в его маленькую сморщенную физиономию: не стоит судить Билла по таким вещам. Художники живут совершенно по другим законам. Они видят то, чего мы не видим. Чувствуют то, что нам не дано. Этот паршивый коротышка только рассмеялся: «Не знал, что его картины так хороши». Джордж, яему сказал: «Пошли вы к черту. Пошли вы ко всем чертям собачьим. Один Билл Хейдон стоит всей вашей поганой команды». Я сказал ему:

«Боже праведный, чем вы здесь руководите? Секретной службойили какой-нибудь паршивой Армией Спасения?»

– Это хорошо сказано, – заметил наконец Смайли, будто комментируя со стороны чей-то чужой спор. – А ты раньше его никогда не видел?

– Кого?

– Маленького седоватого типа. Он не показался тебе знакомым – из твоего давнего прошлого, например? Ну ладно, ты же знаешь нашу специфику. Нас обучают видеть много лиц, фотографий конкретных людей из Центра, и иногда они западают в память. Даже если мы и не всегда можем связать их с нужным именем. Этот тебе, однако, не запомнился. Ладно, мне просто было интересно. Мне ведь что пришло в голову: у тебя было много времени, чтобы думать, – продолжал он рассуждать вслух. – Ты лежал там, выздоравливал, восстанавливался, ждал, когда вернешься домой, и что еще тебе оставалось делать, кроме как думать? – Он подождал. – И вот мне стало интересно, о чем ты думал. Наверное, о своем задании. Так ведь?

– Временами.

– И какие выводы сделал? Что-нибудь полезное тебе пришло в голову?

Какие-нибудь подозрения, озарения, какие-нибудь догадки, подсказки, что-нибудь такое, чтобы мне сейчас сообщить?

– К черту все, благодарю покорно, – вспылил Джим. – Ты знаешь меня прекрасно, Джордж Смайли, я не мудрец какой-нибудь, а…

– Ты простой оперативный агент, который предоставляет думать другим умникам. И тем не менее: когда ты знаешь, что тебя заманили в чудовищную западню, предали, стреляли в спину и тебе нечего будет делать несколько месяцев, кроме как лежать или сидеть на койке или мерить шагами камеру в советской тюрьме, я бы предположил, что даже самый убежденный человек действия, – его тон ни на йоту не утратил своего дружелюбия, – мог бы пораскинуть мозгами, чтобы понять, как его угораздило вляпаться в такой переплет. Взять хотя бы операцию «Свидетель», – обратился Смайли к застывшей в неподвижности фигуре Джима. – «Свидетелем» закончилась карьера Хозяина. Он был опозорен, он так и не смог достать своего «крота», если считать, что «крот» все-таки существует. Цирк перешел в другие руки. Хозяин умер, почувствовав, что для этого пришло время. «Свидетель» повлек за собой еще кое-что. Он сделал для русских очевидными, – фактически С твоей помощью, – точные границы подозрений Хозяина. Иными словами, то, что он сумел сузить этот круг до пяти человек, но дальше пойти не смог. Я не говорю, что ты должен был сам до всего этого додуматься, пока ждал своей участи в камере. В конце концов, ты сидел в каталажке и тебе и в голову не могло прийти, что Хозяина отстранили. Но то, что русские неспроста затеяли этот показательный бой в лесу, ты мог бы догадаться. Или нет?

– Ты забыл про агентурные сети, – хмуро заметил Джим.

– Ну-у, у чехов они были на примете еще задолго до того, как ты вышел на сцену. А замели они их именно тогда, чтобы еще больше усугубить провал Хозяина.

Сбивчивый, почти дружеский тон, которым Смайли делился своими мыслями, не находил в Джиме нужного отклика. Подождав, не выскажет ли Придо какое-нибудь соображение, и увидев, что все напрасно, Смайли решил, что пора подводить итоги:

– Ну ладно, давай в двух словах о том, как тебя приняли в Саррате, да?

И на этом закончим.

Забывшись на мгновение, что бывало довольно редко, он отхлебнул из бутылки, перед тем как передать ее Джиму.

Судя по голосу, Джиму все это уже порядком надоело. Он говорил быстро, раздраженно и по- военному коротко, в чем, по-видимому, и выражался его отказ от различных умствований.

На четыре дня Саррат стал для него чем-то вроде чистилища, сказал Джим;

«До отвала ел, до отвала пил и до отвала спал. Гулял по крикетной площадке».

Он бы с удовольствием поплавал, но бассейн был на ремонте, как и полгода назад: ни черта делать не умеют. Он ходил на медосмотры, смотрел телевизор в своей казарме и иногда играл в шахматы с Кранко, офицером, ответственным за его прием.

Между тем он все ждал, что объявится Хозяин, но тот все не приходил.

Первым из Цирка его навестил офицер из отдела кадров, ведающий вопросами увольнения, который говорил ему что-то насчет приличного агентства по трудоустройству учителей; затем пришел какой-то парень из бухгалтерии поговорить о пенсионном пособии; затем снова доктор, чтобы освидетельствовать его на предмет наградных за ранение. Он ждал, когда же появятся следователи, но они вообще не пришли, что для него стало большим облегчением: он не знал, что станет им рассказывать, пока не получит «добро» от Хозяина; кроме того, у него и у самого оставалось много вопросов. Он предположил, что следователей не пускает к нему Хозяин. Что и говорить, смешно было бы с его стороны утаивать от них то, что он уже рассказал русским и чехам, но пока он не услышал от Хозяина подтверждения, что еще ему оставалось делать? Шли дни, от Хозяина, однако, не было ни слова, и тогда у него возникло намерение явиться на прием к Лейкону и рассказать все ему.

Потом он решил, что Хозяин просто ждет, когда его выпустят из «яслей». Затем у него на несколько дней наступил рецидив, а когда он закончился, появился Тоби Эстерхейзи в новом костюме. Впечатление было такое, что он хочет пожать ему руку и пожелать удачи на будущее. Но на самом деле Тоби пришел, чтобы рассказать, как обстоят дела.

– Мне показалось чертовски странным, что послали именно его, хотя впечатление было такое, что он поднялся по службе. Я потом вспомнил, что Хозяин говорил по поводу использования людей только с периферии.

Эстерхейзи рассказал ему, что Цирк в результате операции «Свидетель» чуть не загнулся и что от Джима сейчас будут шарахаться, как от прокаженного. Что Хозяин вышел из игры и что идет капитальная реорганизация всей службы, чтобы хоть как-то ублажить Уайтхолл.

– Потом он сказал, чтобы я не беспокоился, – сказал Джим.

– В каком смысле не беспокоился?

– Насчет моего особого дела. Он сказал, что только нескольким людям известны подлинные факты этой истории и что мне не стоит ни о чем беспокоиться, потому что те, кому надо, уже обо всем позаботились. Все факты известны. Затем он передал мне тысячу фунтов наличными вдобавок к моим наградным.

– От кого?

– Он не сказал.

– Он упоминал каким-либо образом о догадках Хозяина, связанных со Штевчеком? О шпионе Центра