Однако окончание записки носило более категоричный оттенок:
Совершенно озадаченный Смайли прочел это послание несколько раз. Затем, будто пораженный внезапной мыслью, он посмотрел прямо перед собой, и на его лице застыла маска замешательства. Его мысли были на самом деле так далеко, они были такими сложными и запутанными, что телефон прозвонил несколько раз, прежде чем он ответил. Сняв трубку, Джордж взглянул на часы. Было только шесть вечера, он начал читать не более часа назад.
– Мистер Барраклаф? Это Лофтхаус из Финансового отдела, сэр.
Питер Гиллем, прибегнув к процедуре, предусмотренной для чрезвычайных обстоятельств, с помощью условных фраз просил о срочной встрече, и голос его дрожал от волнения.
Глава 20
В архивы Цирка нельзя было попасть через главный вход. Путь туда лежал через лабиринт мрачных комнат и лестничных площадок в задней части здания, больше похожего на один из множества букинистических магазинов вокруг, чем на хранилище памяти крупного учреждения. В архивы вела невзрачная дверь на Чаринг-Кросс-роуд, притулившаяся между багетной мастерской и круглосуточным кафе, куда персоналу Цирка входить было запрещено. Одна из табличек на двери гласила: «Универсальная школа иностранных языков. Служебный вход», другая:
«Си энд Эл Дистрибьюшн Лтд.». Чтобы войти туда, вы нажимали на одну из дверных кнопок и ждали Алвина, женоподобного морского пехотинца, у которого все разговоры сводились к рассказам об уик-эндах. Если среда еще не наступила, он вспоминал прошедший, если же неделя близилась к концу, он говорил об уик-энде предстоящем. В это утро, во вторник, в его настроении преобладало беспокойное негодование.
– Послушайте-ка, что это там за демонстрации? – спросил он, подвинув через стойку регистрационную книгу, чтобы Гиллем поставил в ней свою подпись. – Все равно что живешь внутри маяка. Всю субботу, все воскресенье.
Я говорю своему другу: «До чего дожили – мы должны слушать это в самом центре Лондона». Не хотите ли сдать мне это на хранение?
– Побывал бы там, где довелось мне, – Гиллем передал коричневый брезентовый саквояж в протянутые руки Алвина, – и послушал бы, когда по улице ползком нужно передвигаться.
«Не будь чересчур дружелюбным», – сказал он самому себе.
– Вот поэтому-то я и люблю больше деревню, – признался Алвин, задвигая саквояж в один из открытых шкафчиков позади стойки. – Номерок не возьмете?
Мне вообще-то полагается вам его отдать, а то эта Акула убьет меня, если узнает, – Я тебе доверяю, – сказал Гиллем. Взбежав по ступенькам, он толкнул вращающуюся дверь, ведущую в читальный зал. Помещение было похоже на временный и наспех сооруженный лекционный амфитеатр: дюжина столов, повернутых в одну сторону, возвышение, где сидела девушка-архивариус. Гиллем выбрал стол в последнем ряду. Было еще довольно рано – 10.10 по его часам, – и единственным читателем, кроме него, был Бен Тракстон из Следственного отдела, который проводил здесь большую часть своего времени. Когда-то давно, выдавая себя за латышского диссидента, Бен маршировал вместе с другими революционерами по улицам Москвы и скандировал: «Смерть угнетателям!» Сейчас он сидел сгорбившись, как старый священник, над своими бумагами, седовласый и совершенно невозмутимый.
Увидев, что Гиллем стоит у ее стола, архивистка улыбнулась. Когда в Брикстоне бывало нечего делать, Гиллем довольно часто сидел здесь целыми днями, выискивая среди старых дел те, которые можно запустить по новому кругу. Архивистку звали Сэл, это была пухленькая, спортивного вида девушка, которая возглавляла молодежный клуб в Чизвике и имела черный пояс по дзюдо.
– Сломали кому-нибудь шею в прошлый выходной? – спросил он, пододвигая к себе стопку зеленоватых бланков заказов.
Сэл передала ему записи, которые хранились у нее в стальном шкафу.
– Всего парочку. А как вы?
– Спасибо, хорошо. Навестил своих тетушек в Шропшире.
– Да уж, теперь это называется «навестить тетушек», – заметила Сэл.
Стоя за ее столом, Питер заполнил бланки для следующих двух заказов из своего списка. Он наблюдал за ней, пока она ставила на них штампы, потом оторвала корешки и опустила их в прорезь на столе.
– Стеллаж 'Д', – проворковала девушка, возвращая ему машинописные тексты. – Двадцать восьмые – в середине справа, тридцать первые – на следующей полке внизу.
Открыв дверь в глубине комнаты, он вошел в главный зал. В центре старый лифт, похожий на клеть в шахте, поднимал стопки папок в главное здание Цирка. Двое невзрачных молодых людей загружали кабину, третий стоял рядом и приводил в движение подъемник. Гиллем не спеша двинулся вдоль стеллажей, читая надписи на флюоресцентных табличках.
'Леикон клянется, что у него нет ни одной папки по «Свидетелю», – объяснил ему Смайли, по своему обыкновению, озабоченным тоном. – У него есть лишь несколько демобилизационных документов Придо, больше ничего. – И добавил все тем же мрачным голосом:
– Так что, боюсь, нам придется найти способ позаимствовать все, что можно будет найти в канцелярии Цирка'.
«Позаимствовать» на языке Смайли означало «Украсть».
Какая-то девушка стояла на стремянке. Оскар Аллитсон, служащий архива, складывал в корзину для белья личные дела «пастухов», сантехник Астрид чинил батареи. Деревянные, глубокие, как нары, стеллажи были разделены фанерными перегородками на ячейки. Он уже знал, что справочный материал по «Свидетелю» числится под номером 4-4-8-2-Е и означает это полку No. 44, рядом с которой он сейчас стоял. Отделение 'Е' было отведено для вышедших из активного пользования документов. Гиллем отсчитал восемь ячеек с левой стороны.
«Свидетель» должен стоять вторым слева в этом отсеке, но с полной уверенностью утверждать это было нельзя, так как на корешках не было ничего обозначено. Рекогносцировка на этом закончилась; он вытащил две папки, которые заказывал раньше, и оставил зеленые бланки требований на металлических полочках, специально для этого предназначенных.