воспоминания остались для него самыми горькими. К тому времени он уже знал, что в запасе у Хозяина не осталось больше ничего, что могло бы удовлетворить алчность этих людей.

Это было в апреле. Смайли как раз вернулся из Португалии, где он пытался замять очередной скандал, и застал Хозяина на осадном положении.

Папки в беспорядке были разбросаны по полу, в окна врезаны новые замки.

Единственный телефон Хозяина был покрыт чехлом для чайника, с потолка свисало устройство против электронного прослушивания – штука, похожая на электрический вентилятор, которая постоянно издавала звуки разной высоты. За те три недели, пока Смайли отсутствовал, Хозяин окончательно превратился в старика.

– Передай им, что за путь наверх они платят фальшивыми деньгами, – приказал он, едва оторвавшись от своих папок. – Так и передай этим гадам.

Мне бы только времени хватило…

«Их там трое плюс Аллелайн», – повторял теперь Смайли про себя, сидя за карточным столиком майора и изучая список получивших допуск к «Черной магии», переданный Лейконом. На сегодняшний день разрешение на посещение читального зала Адриатической рабочей партии получили шестьдесят восемь человек. Каждый, подобно членам коммунистической партии, имел свой номер в соответствии с датой получения допуска. Список перепечатали после смерти Хозяина; Смайли в него включен не был. Но возглавляли его все те же четверо отцов-основателей: Аллелайн, Бланд, Эстерхейзи и Хейдон. Трое плюс Аллелайн, как сказал Хозяин.

Внезапно в мозгу Смайли, готовом без предубеждения делать любые выводы из прочитанного, устанавливать любые косвенные связи, возникло достаточно неожиданное видение: они вместе с Энн гуляют между утесами Корнуолла. Это было сразу после смерти Хозяина: худшее время из того, что Смайли помнил за всю их долгую запутанную совместную жизнь. Они шли по высокому берегу где-то между Ламорной и Порткерно; они приехали туда в мертвый сезон якобы для того, чтобы страдающая от кашля Энн подышала морским воздухом. Они держались береговой тропинки, каждый был погружен в свои мысли: она, как он предполагал, думала о Хейдоне, он – о Хозяине, Джиме Придо и «Свидетеле» и еще о том бардаке, который остался после того, как он ушел на пенсию. Между супругами давно не было гармонии. Они утратили спокойную рассудительность в отношениях и теперь совершенно не понимали друг друга, а разговор на самую банальную тему мог внезапно получить странное и непредсказуемое продолжение.

В Лондоне Энн жила разгульной жизнью, слывя безотказной женщиной. Джордж знал только, что она пытается предать забвению что-то, что очень сильно ее ранит или беспокоит, но он не видел способа достучаться до нее.

– Если бы вместо Хозяина умерла я, – внезапно спросила она, – скажи, что бы ты почувствовал по отношению к Биллу?

Смайли все еще обдумывал свой ответ, когда она снова заговорила:

– Я иногда думаю, что мешаю тебе откровенно высказать о нем свое мнение. Это правда? Что я каким-то образом не даю вам разбежаться в разные стороны. Может такое быть?

– Может. – Он помолчал и добавил:

– Да, мне кажется, я в определенном смысле завишу от Билла.

– Скажи, Билл по-прежнему важен для Цирка?

– Пожалуй, больше, чем когда-либо.

– И он по-прежнему ездит в Вашингтон, прокручивает разные делишки с ними, переворачивает их вверх тормашками?

– Я думаю, да. Так говорят.

– А он так же важен, как ты когда-то?

– Я полагаю, да.

– Я полагаю, – повторила она. – Я думаю. Говорят. Так он л у ч ш е или нет? Лучший исполнитель, чем ты, более расчетливый? Скажи мне. Пожалуйста, скажи мне. Ты должен сказать.

Она была непривычно взволнованна. Ее глаза, слезящиеся от ветра, горели отчаянием, уставившись на него, она вцепилась всеми пальцами в его руку и, как ребенок, пыталась вытянуть из него ответ.

– Ты всегда говорила мне, что мужчины не поддаются сравнению, – с трудом подбирая слова, ответил он. – Ты всегда говорила, что отказываешься мыслить подобными категориями.

– Скажи мне!

– Ну, ладно: он не лучше.

– Так же хорош?

– Нет.

– А селя бы меня здесь не было, что бы ты о нем думал? Если бы Билл не был мне кузеном, вообще никем мне не был? Скажи мне! Ты бы думал о нем больше или меньше?

– Я полагаю, меньше.

– Так и думай меньше. Я вычеркиваю его из нашей семьи, из нашей жизни, из всего остального. Здесь и сейчас. Я бросаю его в море. Вот туда.

Понимаешь?

Он понимал только одно: возвращайся в Цирк и закончи свое дело. Это был один из многих способов, которыми она пользовалась, чтобы сказать одно и то же.

Все еще встревоженный этим вторжением в свои воспоминания, Смайли встал и направился к окну. У него вошло в привычку высматривать что-то на улице, когда душа его была в смятении. Стайка из шести чаек устроилась на парапете.

Он, должно быть, услышал их крики и поэтому вспомнил ту прогулку в Ламорну.

«Когда я что-то не могу сказать, я начинаю кашлять», – как-то раз призналась ему Энн. «Почему же она не могла этого сказать? – угрюмо вопрошал он у дымовых труб на противоположной стороне улицы. – Конни могла это сказать, Мартиндейл мог, так почему не могла Энн?»

«Трое плюс Аллелайн», – пробормотал Смайли довольно громко. Чайки улетели все сразу, как если бы они заприметили место получше. «Передай им, что они заплатят за путь наверх фальшивыми деньгами». Ну а если все банки охотно принимают эти деньги? Если эксперты признают их подлинными и Билл Хейдон превозносит все это до небес? И папки из Секретариата кабинета полны восторгов по поводу смелых новичков из кембриджского отделения Цирка, которые наконец сумели прервать полосу неудач?

Первым он выбрал Эстерхейзи, потому что Тоби был обязан ему своей карьерой: Смайли завербовал его в Вене, голодного студента, живущего в развалинах музея, хранителем которого был когда-то его покойный дядя. Смайли поехал в Эктон и направился прямиком к нему в «прачечную», в его кабинет за столом орехового дерева, уставленным целым рядом телефонов цвета слоновой кости. На стене – гравюра с коленопреклоненными волхвами, предположительно работы итальянского мастера семнадцатого века. Через окно – вид на закрытый двор, запруженный машинами, фургонами и мотоциклами, с казармами для отдыха, где бригады «фонарщиков» коротали время между сменами. Сперва Смайли спросил Тоби о семье: у него был сын, который недавно поступил в Вестминстерскую школу, и дочь – первокурсница медучилища. Затем он поинтересовался насчет тех «фонарщиков», листы учета которых не заполнялись последние два месяца, и когда Тоби начал вилять, он спросил его прямо в лоб: выполняли ли они недавно какие-нибудь особые задания – дома или за границей, – о которых из соображений секретности Тоби не мог упоминать в своих отчетах?

– Для кого бы это я мог делать, Джордж? – спросил Тоби с застывшим взглядом. – Знаешь ли, на мой взгляд, это абсолютно противозаконно. – И это выражение – на взгляд Тоби – почему-то прозвучало в его устах нелепо.

– Ну, к примеру, я могу допустить, что ты делал это для Перси Аллелайна, – предложил Смайли, подкидывая ему подходящую отговорку:

– В конце концов, если бы Перси приказал тебе что-то сделать и не включать это в отчет, ты бы оказался в очень трудном положении.

– Тем не менее, Джордж, какого рода «что-то», хотел бы я знать?

– Разгрузить чей-то тайник за границей, организовать явочную квартиру, приставить за кем-нибудь хвост, нашпиговать аппаратурой посольство, В конце концов, Перси – руководитель Оперативного отдела.