— У тебя отношения с мистером Томми Брю, как с тем незадачливым человеком, с которым ты встречалась в своей старой квартире?

— Исса, я сказала, прекрати!

— Мистер Брю сменил этого незадачливого человека? Мистер Брю обладает особой властью над тобой? Я видел, с каким вожделением он смотрел на тебя в доме Лейлы. Ты уступаешь его низменным желаниям, потому что он такой богатый? Мистер Брю считает, что, пока он меня держит здесь, в твоей квартире, ты находишься в его власти и что ему не нужно платить большие деньги гэбистской клинике?

Она взяла себя в руки. Не позволяйте вить из себя веревки, сказал ей Бахман. Будьте креативны. Сохраняйте холодную голову и острый адвокатский ум. Эмоции — это дерьмо, на них вы далеко не уедете.

— Послушай, Исса, — сказала она примирительным тоном, возвращаясь к содержимому рюкзака. — Мистер Брю заботится не только о том, чтобы тебя накормить. Смотри, что он прислал.

Однотомное издание в бумажной обложке тургеневских повестей «Вешние воды» и «Первая любовь».

Сборник чеховских рассказов. И то и другое по-русски.

Мини-плеер (взамен ее устаревшего магнитофона) с компакт-дисками классической музыки Рахманинова, Чайковского и Прокофьева. И даже — предусмотрительность Эрны не знает границ! — с запасными батарейками.

— Мистер Брю любит и уважает нас обоих. Никакой он не любовник. Это все твои фантазии. Мы не хотим, чтобы ты провел здесь хоть один лишний день. Поверь, мы сделаем все для твоего освобождения.

Желтый минивэн стоял на том же месте, где ее высадили. За рулем сидел тот же водитель. И Эрна Фрай рядом с ним. Она слушала Чайковского по радио. Аннабель забросила велосипед, а затем рюкзак на заднее сиденье, запрыгнула в машину и хлопнула дверцей.

— Ничего отвратительнее в своей жизни мне делать еще не приходилось, — с ходу объявила она, выглядывая в затемненное окно. — Спасибо вам за доставленное удовольствие.

— Не говори глупости, дорогая, — отозвалась Эрна Фрай. — Ты все сделала как надо. Он счастлив. Послушай.

Хотя продолжал звучать Чайковский, прием стал как будто хуже, и только потом Аннабель расслышала топот карстеновских мокасин и голос Иссы, громко и невпопад подтягивающего своим тенором.

— Еще одна моя заслуга, — буркнула Аннабель. — Отлично, нечего сказать.

Деревянное крыльцо поросло глицинией. В маленьком, идеально ухоженном саду розовые кусты романтически окаймляли прудик с лилиями и декоративными лягушками. Дом был тоже маленький, но прелестный, такой домик Белоснежки с грубоватой розовой черепицей и диковинными дымовыми трубами на берегу одного из красивейших гамбургских каналов. Стрелки часов показывали ровно семь вечера. Бахман знал цену пунктуальности. На нем был его лучший официальный костюм, в руке — строгий дипломат. Он самолично почистил свои черные туфли и с помощью спрея Эрны Фрай на время укротил свою непослушную шевелюру.

— Шнайдер, — пробормотал он в переговорное устройство и тотчас был впущен хозяйкой, фрау Элленбергер, поспешившей закрыть за ним входную дверь.

За восемнадцать часов, прошедших с момента, когда Эрна Фрай отправила Аннабель спать, Бахман с помощью Максимилиана озадачил главный компьютер разведслужбы на предмет всех существующих Карповых, позвонил своему контакту в австрийской секретной службе и поручил раскопать подробности незадачливой истории банка «Брю Фрэры» венского периода, выудил из темпераментного заместителя Арни Мора по наружке отчет о поведении и привычках нынешнего главы банка, отправил сотрудника перелопатить архивы финансового департамента города Гамбурга, а уже в полдень провел с Михаэлем Аксельродом из координационного совета в Берлине часовой разговор по спецсвязи, после чего затребовал все материалы о выдающемся ученом-мусульманине, проживающем в северной Германии и известном своими умеренными политическими взглядами и телегеничными манерами.

Для просмотра некоторых файлов Бахману пришлось получить специальный доступ в центральном отделе по отмыванию денег. Эрна Фрай смотрела на него как на помешанного, пока он метался между их офисом и комнатой младшего персонала, куря папиросу за папиросой, зарываясь в бумаги на рабочем столе или вдруг требуя, чтобы меморандум, который он ей послал и про который сам забыл, она извлекла из недр своего компьютера.

— Почему именно чертовы британцы? — желал он знать. — С какой стати русский отморозок обращается в британский банк в австрийском городе? Допустим, Карпов-старший в восторге от их лицемерия. Ему импонирует их породистое вранье. Но как, блин, он на них вышел? Кто его к ним направил?

И вот в три часа пополудни — эврика! Он держит в руках тощую папку, извлеченную из архивов общественного прокурора. Она подлежала уничтожению, но чудесным образом избежала огня. Бахману еще раз повезло.

Они сидели друг против друга в безукоризненно обставленной гостиной, этакой Англии в миниатюре, попивая чай «Эрл Грей» из минтонского фарфора в эркере, в креслах с цветастой обивкой. На стенах гравюры старого Лондона и пейзажи Констебля. В книжном шкафу издания Джейн Остин, Троллопа, Гарди, Эдварда Лира и Льюиса Кэрролла. В эркере веджвудские горшки с растениями, покрывшимися ворсистыми бутонами.

Довольно долго оба хранили молчание. Бахман ласково улыбался, вроде как сам себе. Фрау Элленбергер разглядывала кружевные занавески на окне.

— Так вы против магнитофона, фрау Элленбергер? — поинтересовался он.

— Категорически, герр Шнайдер.

— Значит, обойдемся без магнитофона, — решительно подытожил Бахман, убирая прибор в дипломат. — Тогда я буду делать пометки от руки, — заметил он, кладя на колени блокнот и держа ручку наготове.

— Я попрошу копию всего, что пойдет в досье, — сказала она. — Если бы вы предупредили меня заранее, сейчас мой брат представлял бы здесь мои интересы. К сожалению, сегодня вечером он занят.

— Ваш брат может посмотреть наши досье в любое время.

— Надеюсь, герр Шнайдер, — сказала фрау Элленбергер.

Когда она открыла ему дверь, ее лицо заливал румянец. Нынешняя бледность сделала ее прекрасной. Испуганный взгляд, зачесанные назад волосы, длинная шея, профиль юной девушки… в глазах Бахмана она была из тех красавиц, которые, никем не замеченные, достигают зрелого возраста и потом исчезают.

— Можно начинать? — спросил он.

— Сделайте одолжение.

— Семь лет назад вы добровольно оставили письменное заявление моему предшественнику и коллеге господину Бреннеру, высказав свою озабоченность деятельностью вашего тогдашнего руководства.

— Мое руководство осталось прежним, герр Шнайдер.

— Мы в курсе, и это вызывает у нас большое уважение, — церемонно произнес Бахман, делая для себя важную пометку.

— Надеюсь, герр Шнайдер. — Последние слова фрау Элленбергер, сжимавшей подлокотники кресла, были обращены к кружевным занавескам.