На следующей неделе для Чарли и Иосифа началось путешествие по Греции. Как все счастливые идеи, мысль о совместном путешествии не была высказана вслух. Окончательно отбившись от своих, Чарли пристрастилась по утрам, когда не гак жарко, уходить в поселок и коротать день в двух или трех тавернах, прихлебывая кофе по-гречески и уча текст «Как вам это понравится», — пьесы, которую ей осенью предстояло играть в Западной Англии. Однажды, сидя так в таверне, она почувствовала на себе чей-то взгляд и подняла глаза: совсем близко от себя она увидела Иосифа, выходившего из пансиона напротив, где он значился как «Рихтховен Петер, номер 18, проживает один». Потом она, конечно, уверила себя, что это но чистой случайности она зашла в таверну в тот самый час, когда, выйдя из пансиона, он направлялся на пляж. Заметив ее, он подошел и сел рядом.

— Убирайся, — сказала она.

Но он улыбнулся и заказал себе кофе.

— Наверное, твои друзья бывают иногда утомительны, возникает желание раствориться в толпе, — предположил он.

— Похоже, что так, — сказала Чарли.

Он заглянул, чтоона читает, и не успела она опомниться. как они уже увлеченно обсуждали роль Розалинды, не пропуская ни одной сцены, правда, говорил за обоих Иосиф — за себя и за нее:

— Она ведь многогранна. Если проследить эту роль, сцену за сценой, получается, что в одном персонаже как бы объединены противоположности. Она добрая, умная, не очень удачливая, чересчур проницательная, и к тому же хочет быть полезной людям. Должен сказать, что для этой роли они совершенно правильно выбрали тебя, Чарли.

И тут она не выдержала.

— Тебе случалось бывать в Ноттингеме, Осси? — спросила она и уставилась на него, забыв даже улыбнуться.

— В Ноттингеме? По-моему, нет. А должен был? Что в этом городе такого замечательного? Почему ты спрашиваешь?

Ее тянуло объяснить почему. Но она лишь сказала:

— Просто месяц назад я там играла. Думала, может, ты меня видел на сцене.

— Ах, как интересно! А в чем я мог тебя видеть? В какой пьесе?

— В «Святой Иоанне» Бернарда Шоу. Я играла Иоанну.

— Но это же одна из самых моих любимых пьес! По-моему, и года не проходит, чтобы я не перечитывал начало «Святой Иоанны»! А будешь ты еще ее играть? Может быть, есть возможность посмотреть?

— И в Йорке мы ее играли, — сказала она, по-прежнему не сводя с него глаз.

— Правда? Так вы ездили с гастролями? Как интересно!

— Верно. Интересно. А в Йорке ты во время своих разъездов не бывал?

— Увы. Севернее лондонского Хэмпстеда бывать не приходилось. Говорят, Йорк очень красивый город.

— Да, замечательный. Особенно хорош собор.

Она разглядывала его лицо так пристально, как только смела, — лицо из первого ряда партера. Изучала его темные глаза и каждую морщинку на гладкой коже — не проявится ли тайный умысел, не дрогнет ли что-нибудь в лице от смеха, но нет, он ничем не выдал себя, не признался.

«У него что-то с памятью, — решила она. — У него или у меня. О господи!»

Он не предложил ей позавтракать с ним, не то она, конечно, отказалась бы. Он просто подозвал официанта и осведомился по-гречески, какая рыба у них самая свежая. Спросил уверенно, зная, что рыба — это именно то, что она любит. Поймал пробегавшего официанта за рукав, затем, отпустив официанта, опять заговорил с ней о театре так, словно это в порядке вещей — пить вино и есть рыбу летом в десять утра, хотя для себя он заказал кока-колу. В театре он разбирался. Может быть, на севере страны он и не бывал, но что касается лондонских театров, тут он проявил компетентность, о которой никто в их компании и не подозревал. Она слушала его и никак не могла освободиться от беспокойного чувства, которое мучило ее с первого дня их знакомства: он и его присутствие здесь — это лишь повод внедриться, чтобы выполнить какую-то иную, тайную и подлую задачу. Она спросила, часто ли он бывает в Лондоне. Он воскликнул, что любит Лондон почти как Вену.

— Если есть хоть малейшая возможность очутиться в Лондоне, я хватаю ее за хвост, — заявил он.

Иногда даже в его английском ей виделось что-то ненатуральное, нечестное. Перенасыщенность его речи идиомами заставляла ее воображать украденные у ночи часы, проведенные за книгой и словарем, и строгую норму, положенную себе: столько-то идиом в неделю.

— Мы ведь «Святую Иоанну» и в Лондоне играли — знаешь когда? Месяца полтора назад.

— В Вест-Энде? Но, Чарли, это просто безобразие! Почему я не знал об этом? Я бы со всех ног ринулся в Вест-Энд.

— Не в Вест-Энд, а в Ист-Энд, — хмуро поправила она.

На следующий день они опять встретились в таверне, на этот раз в другой. Была ли эта встреча случайностью, Чарли не знала, но чутье подсказывало ей, что вряд ли. Он спросил ее, как бы между прочим, когда начинаются репетиции «Как вам это понравится». Она ответила, совершенно не придав этому значения, что только в октябре.

«А как собирается она провести время до тех пор?» — довольно безразлично спросил он. И вот что любопытно, потом она долго об этом размышляла: утверждая, будто не видел ее на сцене, он полагал само собой разумеющимся, что они должны компенсировать друг другу эту потерю.

Чарли отвечала рассеянно. Может быть, поработает барменшей в каком-нибудь театрике. Может, официанткой. Ремонт в квартире надо сделать. А почему он спрашивает?

Иосиф ужасно огорчился.

— Но, Чарли, это же бог знает что. Неужели ты, такая талантливая, недостойна занятия получше, чем стоять за стойкой бара? Как ты относишься к преподаванию, к профессиям, связанным с политикой? Наверное, это тебе было бы интереснее?

Она рассмеялась, нервно и не совсем учтиво. Что за непрактичность!

— Это в Англии-то? При нашей безработице? Да полно тебе! Кто это станет платить мне пять тысяч фунтов в год за подрыв устоев? Ты что, не знаешь, что я подрывной элемент?

Он улыбнулся. Даже рассмеялся с легким укором. Непонятно и неубедительно!

— Брось, Чарли. Перестань. В каком смысле «подрывной элемент»?

Приготовившись к отпору, она спокойно встретила его взгляд-

— В прямом. Я неблагонадежная.

— Но каким образом ты подрываешь устои, Чарли? — искренне возмутился он. — По-моему, ты как раз весьма ортодоксальна.

Каких бы убеждений в этот период она ни придерживалась и кем бы себя ни считала, Чарли подозревала, что в споре он ее разобьет. Поэтому из чувства самосохранения она предпочла внезапно ощутить усталость.

— Хватит, Осси, право! Мы на греческом острове, так или не так? Отдыхаем, так или не так? И не трогай мою политику, а я за это не стану трогать твой паспорт!

Он тут же внял ее словам, чем произвел на нее известное впечатление. Она была удивлена, почувствовав свою власть над ним в тот момент, когда больше всего боялась оказаться беспомощной. Принесли заказанные напитки, и он, потягивая кока-колу, поинтересовался, много ли греческих древностей видела Чарли за время пребывания в стране. Вопрос был самый общий, и Чарли ответила так же между прочим. Сказала, что они с Длинным Алом на один день съездили на Делос, чтобы посмотреть храм Аполлона, а больше она никуда не выбралась. Она не стала рассказывать, что на пароходе тогда Ал зверски напился, чем испортил, по существу, всю поездку, и как потом она рыскала по книжным магазинам и