— Да. Его зовут Билл Копман. Или Билл Каплан. Или Кауфман.

— Бик-Коп-Ман?

— Звук ле вытеснен, сменился буквой «к», как, например, в слове 'шикка'-шелк.

— Что за ахинею ты несешь?

— Билл Копман. Человек, сотворивший мир.

— Что, что он сделал?

— Он творец мира сего. Всего здесь сущего: Йирдо с остальными планетами, визгливых поро, пестрых кустов путти, беззаботных ндифа. Именно его ты и видела во сне. Пятнадцатилетний юнец, близорукий, возможно, весь в прыщах и с хилыми лодыжками. Ты видела его, а с твоей помощью увидел на мгновение и я. Нескладный такой, кожа да кости, лодырь, застенчивый, как кисейная барышня.

До дыр зачитывает комиксы, обожает фантастику, постоянно грезит наяву, воображая себя эдаким космическим волком, суперменом, плечистым блондином, удачливым в охоте, непобедимым в сражениях и неутомимым в постели. Он одержим своим персонажем, сознание попросту переполнилось, выплеснулось наружу — вот так оно все здесь и образовалось.

— Будет тебе паясничать, Рам! Хватит уже!

— Но ведь это ты разговаривала с Творцом, не я. Ты спрашивала его.

И он тебе не ответил. Да и не мог бы ответить. Он попросту не знает ответа. Не осознает еще собственных желаний. Но охвачен ими, буквально одержим, не видит и не замечает ничего, кроме единственно своей страсти. Так, и только так творятся миры. Лишь тот, кто не ведает страстей, кто полностью свободен от любых желаний, тот свободен и от сотворения миров. И ты знаешь это.

Прикрыв на миг глаза, Тамара снова вгляделась в недавний сон.

— Он говорил по-английски, — вырвалось у нее против воли.

Рамчандра кивнул. Его хладнокровие, поощрительный, почти игривый тон действовали на Тамару расслабляюще — забавно было лежать так, вглядываясь на пару в один и тот же дурацкий сон.

— Мальчик все записывает, — внесла свою лепту в игру Тамара. — Все свои фантазии. Cоставляет карты местности. Как очень многие дети.

И даже некоторые взрослые…

— Полагаю, у него должна быть отдельная тетрадка для вымышленного им самим языка ндифа. Вот бы сравнить с моими записями!

— Чего же легче! Сходи одолжи.

— Хм… пожалуй. Однако ему ведь неведом язык стариков.

— Рамчандра!

— Что, любимая?

— Ты что же, всерьез полагаешь, что из-за какого-то там мозгляка, записывающего разную чепуху где-нибудь в… допустим, в Канзасе, на расстоянии в тридцать один световой год от него может возникнуть целая планета с растительностью, животным миром и даже разумными обитателями? Причем так, будто существовала всегда. Изза сопливого мальчишки с тетрадкой? А как же тогда с остальными фантазерами — откуда-нибудь из Шенектеди? Или из Нью-Дели? Да откуда угодно!

— По-моему, это очевидно.

— Да ты городишь чушь, пожалуй, почище той, что Билл Копман в qbnei тетрадке!

— Ты так думаешь? Но почему?

— Время… И пространства на всех не хватит.

— Хватит. И времени, и пространства. Вселенная безгранична, ее циклы нескончаемы. Так что пространства хватит для всех снов, для любых фантазий. Пределов нет, мир бесконечен. — Голос Рамчандры звучал теперь глуховато, как бы издалека. — Билл Копман видит сны, — прибавил он. — И Бог танцует. Боб умирает. А мы любим друг друга.

Тамара снова увидала мысленным взором подслеповато мигающие глазки, сопливый нос, конопатое лицо снова заполняло собою весь мир — ни пройти ни проехать.

— Признайся, Рам, что ты просто шутишь, — взмолилась она, ее уже маленько знобило.

— Я просто шучу, любимая, — послушно повторил он.

— Если это не розыгрыш, если такова правда, то кому по силам такое вынести? Так влипнуть, угодить в чей-то сон, как кур в ощип, в мир чужих грез, параллельный мир, альтернативную вселенную — как ни называй, все едино.

— Почему угодить? Почему влипнуть? В любой момент мы радируем на Анкару, и за нами вышлют челнок. А там ближайшим рейсом, если захочешь, вернемся на Землю. Абсолютно ничего не изменилось.

— Но невыносима же сама мысль, что мы в чьем-то там сне! Кошмар! А что, если… что, если, пока мы здесь, Билл Копман вдруг возьмет да проснется?

— Только раз в тысячи и тысячи лет суждено душе пробудиться, — сказал Рамчандра, и голос его был исполнен печали.

Тамара же, напротив, находила это весьма ободряющим. Поразмыслив, она отыскала еще один дополнительный источник самоутешения.

— Но ведь не может решительно все зависеть от него, даже если он и затеял это, — сказала она. — Места, где нет поселений, они ведь должны быть пустыми на его картах. Но жизнь в них так же, как и повсюду, бьет ключом — звери, птицы, насекомые, лес, трава… Стало быть, существует и реальность сама по себе, свободная от сна. Затем еще старики. Они никак не вписываются, не могут быть частью… влажных снов Билла. Он, возможно, по жизни не знаком еще ни с одним стариком, не интересуется ими вообще. Вот почему они тоже свободны.

— Ты права. Старики начинают придумывать свой собственный мир.

Фантазируют, изобретают слова. Рассказывают предания.

— Навряд ли мальчишка хотя бы раз задумывался о смерти.

— По силам ли живому вообразить смерть? — вопросил Рамчандра. — Ее можно только пережить. Как это сделал Боб… Точно сон о сне.

На месте облаков, мягко сносимых ветром на запад, уже забрезжил рассвет.

— Он выглядел встревоженным в моем сне, — пробормотала Тамара. — Таким испуганным. Как… Словно чувствовал определенную вину за смерть Боба.

— Тамара, Тамара, всегда ты на шаг впереди, всегда опережаешь меня. — Рамчандра зарылся лицом в ее грудь.

— Рамчандра, — сказала Тамара, ласково ероша жесткие кудри. — Помоему, я уже хочу домой. Прочь из этого мира. Назад в реальный.

— Иди первая, я следом.

— Ох, какой же ты весь из себя смиренный! Лжец и клоун! Сам ведь даже ни капельки не напуган.

— Это правда, — согласился Рамчандра, едва слышно вздыхая.

— Как давно уже ты все это понял? Когда отплясывал там с Бро-Капом и остальными? Уже тогда, что ли?

— Нет-нет. Только теперь, в эту ночь, после твоего вещего сна. Ты fe сама его видела. А все, что я мог, — лишь облечь в слова твое озарение. Но, если угодно, можно сказать, что я знал это всегда. И теперь, когда ты хочешь увести меня домой, я начинаю вспоминать свой родной язык. Язык, на котором разговаривал в детстве в том маленьком домике под сенью деревьев, что возле храма Шивы в одном из предместий Калькутты. Но там ли теперь мой дом? А может, здесь?

Какой из двух миров воистину реален? Да и имеет ли это хоть какоенибудь значение? Ведь и Земля кому-то снится. Какому великому сновидцу? Но ведь и мы с тобой тоже парни не промах, тоже видим сны, мы оба Шакти, и нашим с тобой мирам суждено быть, покуда живы наши желания.