истерия куда дальше от осмысленной речи, чем, к примеру, обет молчания гончей у ваших ног или томное урчанье полосатого барсика, прикорнувшего теперь на моем колене. Единственное, чем изредка ласкает ваш слух нормальный кот, это незамысловатое «мя-а-ау», но даже в его молчании распознаешь тайну собственных потерь, своего горя. Нутром чую, что этот зверь все знает. Именно потому он и здесь. Ведь бдительность у котов всегда на первом месте.

Там, снаружи, нестерпимо жарко. То есть, хочу сказать, прикоснуться к чему-то становится все труднее и труднее. К газовым конфоркам, например. Теперь-то до меня уже дошло, что плита с конфорками для того, собственно, и придумана, чтобы давать тепло, в этом ее суть, главная цель, предназначение, так сказать. Но ведь никто ее не включает. Все эти электрические да газовые устройства — ты утром только входишь на кухню позавтракать, а они уже полыхают себе вовсю, плита жарит во все четыре, воздух над нею точно желатиновый. И выключать бесполезно — никто ведь и не включал. Кроме того, все эти кнопки да рукоятки тоже раскалились — не прикоснешься.

Некоторые все же пытаются отыскать выход из положения. Самый распространенный способ — попытаться включить. Иногда такое срабатывает, но лучше все же на это особенно не рассчитывать. Иные порываются исследовать сам феномен, докопаться до корней, первопричины. По-видимому, это те, кто напуган сильнее, — в страхе люди становятся куда как человечнее. И перед ликом необъяснимого ведут себя порой с беспримерным хладнокровием. Изучают, анализируют, наблюдают. Помните парнишку с полотна Микеланджело «Судный день»? Того самого, что в ужасе перед Дьяволом закрыл лицо ладонями — но один глаз все же приоткрыт, все видит, примечает. Ведь все, что бедолаге остается теперь, — только наблюдать. А и впрямь, как еще можно убедиться в существовании Преисподней, если не поглазеть самому на пресловутые ее достопримечательности? И все же ни любопытствующий персонаж великого итальянца, ни те, о ком у нас шла речь чуть выше, ничего переменить уже не в силах. А потом есть еще тьма народу, который в подобной ситуации и пальцем не пошевельнет.

Однако, когда в один прекрасный день из холодного крана по вашим ладоням полоснет струя кипятка, каждый — даже те, кто всегда и во всем винит «дерьмократов»,-

ощутит себя малость не в своей тарелке. Разинут рот даже те умники, что давно уже привыкли надевать перчатки, прежде чем ухватиться за раскаленную вилку, карандаш или разводной ключ. Ахнет и тот, кому не в диковинку, что в его автомобиле всегда как в домне, — откроешь снаружи дверь, а на тебя как пахнёт жаром! Кто напрочь спалил пальцы, ероша ребенку волосы, а губы — раскаленным добела поцелуем страсти.

Но здесь, как я уже вроде бы упоминала, все-таки малость свежее; даже кот у меня на коленях, и тот кажется прохладным. Настоящий морозильный кот — неудивительно, что его так приятно почесывать за ухом. И передвигается он с эдакой ленцой, грациозно, как умеют только представители семейства кошачьих. У них ведь нет этой отвратной привычки, присущей абсолютному большинству иных тварей божьих: ухватил добычу — рви когти! Коты, они в первую очередь нуждаются в компании, в достойном обществе. Сдается мне, во всей живой природе разве что одни пичуги еще могли бы иметь подобную склонность, но увы — даже кроха колибри в разгаре своих метаболических безумств зависает лишь на мгновение: вот она парила над кустом, точно экзотический цветок, неотличимый на фоне тропического буйства красок, и вдруг — исчезла, будто и не было. И думаешь: уж не привиделось ли? Та же история с птицами покрупнее — нахальными голубями да малиновками, а что до ласточек, так те вообще — и звуковой барьер им не преграда. Догадаться о присутствии подобной летуньи можно лишь по свистящим росчеркам под карнизами вашего старого дома в лиловых сумерках.

Дождевые черви, и те, точно поезда подземки, бесследно ныряют в садовый чернозем, пронизанный намертво спутанной арматурой из корешков роз и петуний.

Даже ребенка вам едва ли удастся потрепать по макушке — слишком уж он юркий, чтобы ухватить, и чересчур горяч, чтобы удержать хотя бы на миг на месте. Носится как угорелый. Да и подрастают ребятишки, согласитесь, буквально на глазах.

Но, возможно, так было всегда?

Опять ход моих мыслей прервал кот. На сей раз, продрав глаза, он изрек свое пресловутое «мя-а-ау» и, спрыгнув на пол, томно потерся о мою ногу. Знает скотина, как вымогать себе пайку. А прыгает-то как эффектно! Эдак текуче и замедленно, словно сама гравитация ему не указ. Кстати говоря, непосредственно перед моей ретирадой сюда с земной гравитацией явно не все было в порядке, наблюдались какие— то локальные ее аномалии. Но к коту это определенно не относится, тут совсем иные заморочки. Слава Богу, я пока еще не в том состоянии, чтобы впадать в панику от чьих-то грациозных движений. Напротив, нахожу их весьма приятными и даже в чем-то утешительными.

Пока вскрывала для подлизы жестянку с сардинами, раздался стук в дверь. Поскольку я всегда с великим нетерпением ожидаю свежую почту, то, бросив консервный нож, тут же помчалась к выходу:

— Кто там? Почтальон?

Из-за двери донеслось что-то вроде невнятного «Ага!», и я откинула щеколду. Мимо меня, грубовато пихнув в бок, протиснулось нечто. Оставив в прихожей чудовищных габаритов рюкзак и маленько размяв плечи, нечто выдохнуло:

— Вау!

— Как же вы меня отыскали здесь? — подивилась я.

Глядя в упор, нечто повторило мне в тон:

— К-хак?

Тут в памяти всплыли былые мои размышления о речи животных, и я стала склоняться к предположению, что передо мной, возможно, и не человек вовсе, а небольшая такая почтовая собачонка (большие ведь редко говорят «ага», «вау» и «к-хак», если только специально тому не обучены).

— Проходи-ка, приятель, проходи, — дружелюбно поманила я гостя на кухню. — Ну, давай, смелее, хороший песик, вот умница!

Визитер выглядел столь истощенным, что я незамедлительно скормила ему банку тушенки с бобами. Глотал он жадно, давясь и чавкая. Когда закончил, облизнулся и несколько раз повторил свое «вау!», на сей раз уже позвонче. Я вознамерилась было потрепать пса по загривку, как вдруг он окаменел, шерсть дыбом, в горле глухо заклокотало — кота заметил!

Мурлыка же мой, напротив — смерив новичка взглядом сразу по прибытии, никакого интереса к нему не выказал и, восседая теперь на папке с «Хорошо темперированным клавиром», тщательно смывал с усов сардинное масло.

— Р-р-гав! — рявкнул пес, которого я мысленно уже окрестила Пиратом. — Гав! Да вы хоть знаете, что это за кот такой? Это же кот самого профессора Шрёдингера!

— Вовсе нет, теперь он мой собственный! — возразила я в довольно резком тоне.

— Ну, разумеется, ведь самого герра Шрёдингера давно уже нет в живых, да почиет он в мире, но кот этот уж точно его. Я видел эту хитрую морду на сотнях иллюстраций. Доктор Эрвин Шрёдингер, видите ли, — это величайший из физиков! Гав! Подумать только, обнаружить его кота! И где!

Кот, презрительно покосившись на пса, вернулся к прерванным на миг гигиеническим процедурам. На морде Пирата застыло выражение благоговейного трепета.

— Видать, так оно было суждено, — хрипло выдохнул пес. — Вау! Именно суждено. Случайным совпадением такое никак не назовешь. Слишком уж это невероятно — я с ящиком, вы с котом. Встретиться- здесь-сейчас! — Пират перевел взгляд на меня, глаза лучились восторгом. — Ну, разве не чудо? Я немедленно приготовлю ящик! — Едва прогавкав это, он помчался в прихожую за своим безразмерным рюкзаком.

Пока кот отмывал себе передние лапки, Пират успел полностью распаковаться. Когда черед процедур дошел до хвоста и брюшка — мест, трудясь над которыми, даже котам непросто выказывать грацию, — пес стал складывать извлеченные из рюкзака принадлежности в единое целое, весьма затейливое по своему устройству. Меня просто поразило, как синхронно оба они завершили свои действия — точно в одну и ту же секунду, будто сговорились заранее. И впрямь могло бы почудиться, что это неспроста, что в деле замешано нечто помимо слепого случая. Оставалось лишь надеяться, что причина кроется не во мне самой.

— Что это? — поинтересовалась я, указывая на торчавший из стенки конструкции стальной протуберанец. Про саму коробку спрашивать было нечего — с виду ящик как ящик.

— Пушка! — с неприкрытой гордостью ответил Пират.