– Нет, так разговаривать невозможно! – Она снова засмеялась. – Если копаться в земле может каждый дурак, то почему этого не можешь ты, мой дорогой?

– Я не тьон, – сухо сказал отец.

– А что это такое?

– Человек, который копается в земле.

– Земледелец?

– Я не земледелец, Ивушка. Я командующий войском, тремя сотнями людей, я… Существуют такие вещи, которые мужчина может делать, и такие, каких он делать не может. Ты, конечно же, понимаешь это!

– Конечно, – сказала мать, глядя на него с восхищением. Так что никто из них друг друга так и не понял, но все-таки ни злобы, ни обид не последовало: их любовь и удивительная схожесть характеров не давали злу укорениться меж ними и все время гнали его прочь, точно мельничные колеса воду.

Когда воины строили мост через Великую Реку, отец брал меня с собой на Эвкалиптовые Пастбища каждый день. Его бурый мерин был примерно в два с половиной раза выше любой самой крупной лошади в Долине. Сидя верхом на этом коне, да еще в седле с высокой лукой, да еще перед таким великаном в шлеме кондора, я чувствовала себя не просто девочкой, а совсем иным существом, редким и куда более замечательным, чем обычные люди. Я внимательно слушала и смотрела, как отец разговаривает со своими воинами: каждое его слово воспринималось как приказ, которому следовало беспрекословно подчиняться. Здесь никто никогда ни о чем не спорил. Отец просто отдавал приказ, и тот, кому он его отдавал, шлепал себя ладонью по глазам и по лбу и бросался исполнять, что бы ему ни велели. Мне было приятно видеть это. Я все еще побаивалась людей Кондора. Все они были мужчины, все очень высокие, в странных одеяниях, пахнувших тоже непривычно, все были вооружены, и ни один не говорил на моем родном языке; когда они мне улыбались или заговаривали со мной, я вся съеживалась от страха и смотрела в землю, но не отвечала.

Однажды, еще в самом начале работ по строительству моста, отец научил меня одному слову из своего языка – пайз, что означало «давай». Когда он подавал знак, я должна была крикнуть «Пайз!» изо всех сил, и воины роняли копер на очередную сваю. Я слышала свой тонкий пронзительный голос и видела, как десять сильных мужчин снова и снова подчиняются моему приказанию. Так что сперва я испытывала только невообразимый восторг от того, что повелеваю силой, во много раз превосходящей мою собственную. Согласитесь, это приятно не только при работе с копром, но и при решении совсем иных вопросов. И вот, будучи, так сказать, копром, а не забиваемой в землю сваей, я считала, что это восхитительно.

Однако по поводу строительства моста возникли серьезные разногласия с жителями Долины. С тех пор как воины Кондора разбили лагерь на Эвкалиптовых Пастбищах, в Синшан стали постоянно приходить люди из Верхней Долины; они прогуливались мимо лагеря или просто стояли неподалеку на холмах, над виноградниками Унмалина – не охотились, а просто слонялись поблизости. Все они были членами Общества Воителей. Люди в Синшане говорили о них неохотно, однако с затаенным восхищением – например, некоторые восхищались тем, что Воители каждый день курят табак и у каждого из них есть собственное ружье. Мой троюродный брат Хмель, который недавно вступил в Общество Благородного Лавра, больше уже не позволял Пеликану и мне быть дикими собаками, когда мы играли; мы должны были быть людьми Кондора, а он – Воителем. Но я сказала, что Пеликан не может быть Кондором, потому что она не Кондор, а Пеликан, а я – могу, хотя я только отчасти Кондор. Моя сестра на это сказала, что она и так не желает быть никаким Кондором, что это глупая игра, и отправилась домой. А мы с Хмелем целый день охотились друг за другом в холмах с палками, заменявшими нам ружья, и с воплями: «Пух! Ты убит!» Как раз в такую игру, видимо, и хотели поиграть те взрослые люди, что бродили и стояли без дела вокруг Эвкалиптовых Пастбищ. Хмель и я прямо с ума по этой игре сходили и играли в нее целыми днями, вовлекая и других детей, пока моя бабушка не заметила, чем мы занимаемся. Она очень рассердилась. О самой игре, правда, она ничего не сказала, но заставила меня колоть и чистить грецкие орехи и миндаль, пока у меня уже руки не начали отваливаться. Она мне сказала, что если я еще хоть раз пропущу занятия в хейимас до наступления каникул, то уж точно вырасту суеверной, злой, тупоумной, вредной и трусливой девчонкой; впрочем, прибавила она, если мне действительно хочется стать такой, то это дело мое. Я понимала, что наша игра ей ужасно не нравится, так что играть в нее, конечно, перестала; мне и в голову не приходило, как ей не хочется, чтобы я ходила на Эвкалиптовые Пастбища с отцом и любовалась, как люди Кондора строят мост.

В следующий раз, когда я отправилась с ним туда, его солдаты не работали: какие-то Воители из Чумо и Кастохи разбили лагерь прямо между сваями будущего моста на берегу Реки. Некоторые из людей Кондора очень сердились, сразу было видно: они просили моего отца разрешить им силой выгнать жителей Долины с этого места. Но он не разрешил и пошел разговаривать с этими Воителями. Я было двинулась следом, но он меня отослал и велел присмотреть за его конем, так что понятия не имею, что они там ему сказали, но вид у него, когда он вернулся, был прямо-таки свирепый, и он еще довольно долго говорил о чем-то со своими офицерами.

В ту же ночь Воители сняли лагерь, работа на мосту пошла своим чередом и продолжалась вполне мирно еще дня два, так что отец снова согласился взять меня с собой на Пастбища. Но когда мы туда приехали, нас уже поджидали представители городов Долины. Они собрались под крайними эвкалиптами в двойном ряду этих деревьев, окружавших пастбище. Несколько человек подошли к нам и начали переговоры с моим отцом. Они сказали, что сожалеют, если несколько невоспитанных юношей вели себя здесь грубо или даже нарывались на ссору; они надеются, что впредь такого не повторится; однако, сказали они, поразмыслив хорошенько, большая часть жителей Долины пришла к выводу, что решение строить мост над Рекой было ошибкой, ибо его приняли, не посоветовавшись ни с самой Рекой, ни с людьми, что живут на ее берегах.

Отец ответил, что людям Кондора нужен этот мост, чтобы перевозить свои припасы через Реку.

– Есть ведь и другие мосты – в Мадидину и Унмалине, например; есть и паромы – близ Голубой Скалы и Круглого Дуба, – сказал кто-то из жителей Долины.

– Они не выдержат тяжести наших грузов.

– В Телине и Кастохе есть каменные мосты.

– Слишком большой крюк придется делать.

– Твои люди могут переправить свой груз через Реку на паромах, – сказал Солнечный Ткач из Кастохи.

– Солдаты не должны носить грузы на собственных спинах, – сказал мой отец.

Солнечный Ткач некоторое время обдумывал его слова, потом сказал:

– Ну что ж, если они захотят есть, то, может быть, научатся хотя бы пищу для себя приносить на спине.

– Мои солдаты здесь отдыхают. А для доставки пищи существуют повозки. Если наши повозки не смогут переправиться через Реку, ваши люди должны будут снабжать нас едой.

– Обойдетесь! – сказал какой-то незнакомец из Тачас Тучас.

Солнечный Ткач и остальные уставились на него. Воцарилось молчание.

– Мы строили мосты во многих местах. Люди Кондора – не только храбрые воины, но и великие инженеры. Дороги и мосты вокруг Столицы Кондора – чудо нашего века.

– Если бы в этом месте требовался мост, он бы уже непременно был здесь построен, – сказала Белый Персик из Унмалина. Отцу явно было неприятно, что женщина в присутствии его солдат заговорила с ним первой, и он промолчал. Снова повисла напряженная тишина.

– По нашему общему мнению, – вежливо сказал Солнечный Ткач, – этот мост здесь никак не на месте.

– Но вас связывает с Югом лишь ваша жалкая рельсовая дорога с шестью деревянными вагончиками! – сказал мой отец. – А мост откроет вам путь прямо к… – Он не договорил.

Солнечный Ткач кивнул.

Отец мой крепко подумал и сказал:

– Послушайте. Моя армия здесь вовсе не для того, чтобы как-либо вредить жителям Долины. Мы с вами воевать не собираемся. – При этом он раза два растерянно оглянулся на меня, потому что все свои силы тратил на то, чтобы подыскать нужные слова. – Но вы должны понять, что народ Кондора правит всем