были эссе на тему «Что такое истина?». Иногда с легким налетом сакральности. От человека при этом вовсе не требовалось веровать — только слушать.

«Вот так я узнал эту историю, — говорили они обычно, рассказав старинную притчу, пересказав какой-нибудь исторический эпизод, всем знакомую легенду или прочитав наизусть отрывок из поэмы. — Примерно так это толкуется».

Святые люди в этих историях, если их, конечно, можно было назвать святыми, достигали своей святости самыми различными способами, ни один из которых не казался Сати достаточно святым. Не нужно было соблюдать никаких правил или обетов, вроде бедности-целомудрия-послушания, не нужно было менять свои богатства на деревянную плошку нищего, не требовалось отшельничества среди диких скал. Некоторые из героев и знаменитых мазов в этих историях были прямо-таки вызывающе богаты. Их главная добродетель, насколько могла судить Сати, заключалась, видимо, в щедрости: они строили большие красивые умиязу, где хранили свои книги и сокровища, и устраивали пышные процессии верхом на эбердинах, украшенных серебряной упряжью. Некоторые из героев были воинами, другие — могущественными правителями, а третьи — сапожниками или лавочниками. Некоторые из «святых» оказывались страстными любовниками, да и сами эти истории были, собственно, историями любви и страсти героев. Очень многие из героев состояли в браке. Никаких жестких правил. Альтернатива имелась всегда. Рассказывая ту или иную историю, люди могли заметить, что это, например, «хороший поступок» или «правильный способ для достижения чего-либо», однако они никогда не говорили ни о каком ЕДИНСТВЕННО ВОЗМОЖНОМ правильном способе или поведении. А слова «хороший» или «правильный» всегда являлись не более чем прилагательными: хорошая еда, хорошее здоровье, хороший секс, хорошая погода, правильный поступок… Никаких «больших букв». Никаких Добра и Зла как реально существующих и враждебных друг другу сил или сущностей!

Нет, аканская Система — совсем не религия! К этому выводу Сати вскоре пришла окончательно и ухватилась за него со все возрастающим энтузиазмом. Разумеется, Система эта имела и свои духовные координаты. Мало того, она СЛУЖИЛА духовными координатами для тех, кто жил внутри нее и вместе с нею. Но религия как институт, требующий веры и закрепляющий позиции некоей высшей власти, религия как некое сообщество людей, сформировавшееся благодаря знанию об иноземных божествах или соперничающих социальных институтах, на Аке не только отсутствовала, но никогда и не существовала.

Возможно, впрочем, так было лишь прежде. Обитаемые земли Аки — это огромный единый континент и невероятно длинный архипелаг, протянувшийся вдоль восточного побережья этого континента. Местность, где проживал ранее народ довза, находилась на крайнем юго-западе Великого Континента. В принципе все аканские народы, не разделенные морями и океанами, принадлежали к одному типу людей с незначительными местными вариациями. Это было отмечено всеми Наблюдателями; все они, как один, указывали на удивительную этническую гомогенность населения планеты, на крайне малое разнообразие общественных структур и культур, но никто так и не отметил до сих пор тот замечательный факт, что среди аканцев НЕТ ЧУЖЕЗЕМЦЕВ. Никто здесь даже НЕ СЧИТАЛСЯ чужеземцем, пока не прилетели первые представители Экумены.

Это лежало на поверхности, и тем не менее воспринять это земным умом было достаточно трудно. Никаких «чужаков». Никаких «иностранцев». Никаких «других» — в том мертвящем смысле «инаковости», который существовал на Терре/ Земле, где испокон веков существовали отчетливые различия между племенами и народами, границы, установленные законом и вечно нарушаемые соседями, этническая ненависть, лелеемая столетиями и тысячелетиями. Слово «народ» на Аке означало не «мой народ», а «народ вообще», всех людей, все население планеты. Понятие «варвар» отнюдь не значило «чужак, говорящий на непонятном языке»; варваром аканцы называли любого необразованного человека. Точнее, необразованного в современном понимании этого слова. Всякое соперничество, соревнование здесь происходило как бы между членами одной семьи. Все войны являлись войнами гражданскими.

Одно из эпических сказаний, которое Сати старательно записывала кусками и отдельными фрагментами, было как раз посвящено одной из таких кровавых феодальных междоусобиц из-за плодородной долины, оставленной в наследство брату и сестре, которые, поссорившись, развязали затяжную войну друг с другом. Вражда между отдельными регионами и городами-государствами за экономическое господство на Континенте красной нитью проходила сквозь всю аканскую историю и часто вспыхивала с такой силой, что превращалась в мощный вооруженный конфликт. Но эти войны и междоусобицы велись исключительно с помощью профессиональных армий и на полях сражений. Крайне редко — и в народных преданиях, а также в исторических анналах к этому относились как к чему-то постыдному, не правильному, заслуживающему наказания, — воюющие стороны разрушали города или деревни и наносили физический ущерб гражданским лицам. Аканцы вступали в войну друг с другом из-за непомерной алчности, честолюбия, стремления к власти, но не из-за этнической ненависти и не во имя Веры. Они всегда дрались по правилам. И правила у всех были одни и те же. Они были единым народом. Их система мышления и образ жизни всегда в целом были универсальны. Это была как бы одна и та же мелодия в полифоническом исполнении.

И подобная «коммунальность», думала Сати, в значительной степени зависела от общей письменности. До культурной, революции даже в стране Довза существовало несколько основных языков и бесчисленное множество диалектов, но все они пользовались одним и тем же идеографическим письмом, понятным всем. Да, это была довольно неуклюжая и весьма архаичная письменность. Не алфавит. И тем не менее древняя письменность была распространена повсеместно и пользовалась огромным уважением, ибо способна была одновременно соединять и разделять народы, языки и диалекты, подобно китайским иероглифам на Земле. Благодаря этой письменности тексты, написанные несколько тысяч лет назад, любой мог прочесть без перевода, хотя с тех пор фонетическая форма того или иного слова успевала претерпеть порой колоссальные изменения, и в устной речи такое слово можно было просто не узнать. Возможно, именно это послужило отправной точкой для представителей народности довза, когда они производили языковую реформу и избавлялись от старой письменности, вводя куда более простой алфавит. Идеографическое письмо воспринималось ими не только как препятствие на пути прогресса, но и как активная консервативная сила, стремившаяся сохранить жизнь никому не нужному прошлому.

В Довза-сити Сати не встретила никого, кто умел бы (или не боялся бы признаться, что умеет) читать старые тексты. Она и не особенно спрашивала: уже ее первые вопросы на данную тему были встречены таким неодобрением и такой заметной неприязнью, что она быстро усвоила: не стоит даже упоминать о том, что она умеет читать старинные тексты. И те чиновники, с которыми она имела дело, никогда ее об этом даже не спрашивали. Старой письменностью в Корпоративном государстве не пользовались уже несколько десятилетий; возможно, аканским чиновникам даже в голову не приходило, что из-за случайной петли во времени и пространстве Сати лучше всего знает именно старые языки и идеографическую письменность.

Впрочем, Сати была не настолько глупа, чтобы вслух удивляться тому факту, что она, может быть, единственная на планете, кто еще способен прочесть старинный текст; и не настолько глупа, чтобы испугаться, когда эта мысль пришла ей в голову. Хотя иногда ей становилось страшно: ведь если история этого народа — не ее родного народа! — сохранилась лишь в ее памяти да никому не ведомых идеограммах, то если она забудет хотя бы одно слово, хотя бы один диакритический значок, то частица всей прошлой жизни Аки, тысячелетий существования здесь мыслящих и чувствующих существ, будет потеряна навсегда…

Так что она испытала огромное облегчение, обнаружив в Окзат-Озкате множество людей, старых и молодых, даже совсем детей, которые несли, разделяя друг с другом, драгоценный груз собственной истории и культуры. Большая часть этих людей, правда, была способна написать и прочесть не более нескольких десятков идеографических символов, в лучшем случае несколько сотен, однако многие продолжали совершенствовать свои знания и в итоге достигали полной грамотности. В школах Корпорации дети учили хейнский алфавит, приспособленный к местным языковым особенностям, и получали такое образование, которое наилучшим образом соответствовало обществу производителей-потребителей. Дома же или в специально отведенных комнатках, находившихся обычно где-нибудь в дальнем, неприметном уголке лавки или мастерской, велись незаконные занятия: люди изучали идеограммы, старательно выводя их мелом на маленьких черных досках, с которых написанное можно было стереть одним движением ладони. И учителями