Если он послал этого чистого душой, во всех отношениях замечательного человека жить в безвестности на этой каменной равнине, то ведь и равнина эта — тоже часть его дома, часть его странного хозяйства, как камни и розы, как реки, что бегут вечно и не пересыхают, как тигры, как океан, как личинки мух, как звезды, которые тоже, оказывается, не вечны.
Розана, сидя у камина, прислушивалась к их разговору. Она сидела молча, неуклюжая, ссутулившаяся, хотя в последнее время стала следить за собой и старалась держаться прямо, как когда-то в детстве — то есть примерно год назад. Говорят, привыкаешь быть миллионером; вот и девочка через год- два тоже привыкает быть женщиной. Розана училась носить богатое и тяжелое платье собственного наследия. Вот и сейчас она внимательно слушала других, то есть занималась тем, что раньше делала крайне редко. Она никогда еще не слышала, чтобы взрослые разговаривали между собой так, как эти двое. Она вообще нормального разговора ни разу не слышала. Послушав минут двадцать, она неслышно выскользнула из комнаты. Она узнала достаточно много, даже слишком много, и теперь ей нужно было время, чтобы все как следует усвоить, а потом потренироваться самой. Впрочем, тренироваться она начала немедленно: выпрямилась и важно, неторопливо, плавной походкой вышла на улицу; лицо ее было спокойным, как у Экаты Сачик.
— Что, Роз, наяву спишь? — насмешливо окликнул ее Мартин Сачик от подъезда, где жила вдова Катални. Она улыбнулась ему и сказала:
— Здравствуй, Мартин. — Он замолк и уставился на нее. Потом осторожно спросил:
— Ты куда идешь?
— Никуда; просто гуляю. А твоя сестра у нас.
— Правда? — Он вдруг рассердился, хоть это было и глупо, а Розана продолжала свои упражнения.
— Да, — вежливо подтвердила она. — Зашла моего брата навестить.
— Которого?
— Костанта, конечно! С какой стати ей Стефана-то навещать? — удивилась Розана, на минуту забыв о своей новой роли и улыбаясь во весь рот.
— А ты с какой стати тут одна слоняешься?
— А почему бы мне тут не слоняться? — возмутилась она, уязвленная словом «слоняться», но тут же снова возвратилась к исключительно вежливой форме беседы.
— Ладно, тогда и я с тобой пойду.
— Что ж, почему бы и нет?
Они шли по улице Гульхельма, пока она не превратилась в две заросшие сорной травой колеи.
— Не хочешь прогуляться до Западного Карьера?
— Почему бы и нет? — Розане очень нравилось это выражение; оно звучало очень по- взрослому.
Они брели по неглубокой каменистой колее, а вокруг расстилалась бесконечная равнина, покрытая сухой травой, слишком короткой, чтобы клониться под северо-западным ветром. Груды облаков неслись навстречу, и им казалось, что это они идут так быстро и вся серая равнина тоже скользит куда-то с ними вместе.
— От этих облаков голова кружится, — сказал Мартин, — как когда голову задерешь и на верхушку флагштока смотришь.
Они шли, задрав головы и видя только эти мчавшиеся по небу облака. Розане вдруг показалось, что хоть они и ступают по земле, но уже доросли до небес и идут сквозь них, как птицы, парящие высоко на просторе. Она поглядела на Мартина: он тоже шагал сквозь небеса.
Они вышли к заброшенному карьеру и остановились, глядя вниз, на воду, которую теребил порывистый, пойманный в ловушку ветер.
— Хочешь поплавать?
— Почему бы и нет?
— Вон там следы мулов. Прямо в воду уходят, смешно, да?
— Ну и холодно здесь!
— Пойдем по той тропке. Там ветра почти не чувствуется — стена загораживает. Вон оттуда Пеник прыгнул, его вытащили как раз здесь, прямо под нами.
Розана стояла на самом краешке карьера. Серый ветер проносился мимо нее.
— Ты думаешь, он сам хотел прыгнуть? То есть, по-моему, он слепой был, может, он просто свалился…
— Нет, он все-таки немножко видел. Его собирались послать в Брайлаву на операцию. Пошли. — Она последовала за ним к началу тропы, ведущей вниз. Сверху тропа казалась очень крутой. А Розана с прошлого года стала боязливой. Она спускалась, медленно, осторожно ступая по полустертой каменистой тропке в глубь карьера.
— А здесь держись, — сказал Мартин, останавливаясь у особенно крутого спуска и подавая ей руку. Потом они сразу расцепили руки, и Мартин снова пошел впереди туда, где тропа уходила под воду, на оказавшееся теперь под толщей воды дно карьера. Вода была темно-серой, свинцовой, неспокойной, поверхность ее была испещрена множеством складок и кругов, встречавшихся и переплетавшихся, созданных несильным ветерком, который бился в ловушке старого карьера, заставляя воду неустанно лизать его стены.
— Может, мне дальше пойти? — прошептал Мартин, и шепот его разнесся в тишине громким эхом.
— Почему бы и нет?
И он пошел прямо в воду.
— Стой! — крикнула Розана, но вода уже достигала его колен. Потом Мартин обернулся к ней и, вдруг потеряв равновесие, закачался и шлепнулся прямо на уходившую в озеро тропу, обдав Розану душем брызг. Крики и плеск породили многократное эхо, отражавшееся от каменных стен.
— Ты сумасшедший! Ты зачем это сделал?
Мартин сел, снял свои огромные башмаки, вылил из них воду и, стуча зубами, рассмеялся беззвучным смехом.
— Ты зачем это сделал? — повторила Розана.
— Да так, просто захотелось, — ответил он. Потом схватил ее за руку, притянул к себе, заставил опуститься на колени и поцеловал. Поцелуй затянулся. Розана принялась вырываться, потом с силой оттолкнула Мартина и убежала. Но этого он почти не заметил. Он лежал на камнях, у самой кромки воды и смеялся; он чувствовал себя таким же твердым, как эта земля, он даже руку поднять не мог… Потом сел. Рот открыт, взгляд невидящий. Потом не спеша надел свои мокрые тяжелые башмаки и двинулся вверх по тропе. Розана уже стояла на краю карьера и снизу казалась занесенным туда ветром клочком тьмы на фоне огромного движущегося неба.
— Скорей! — крикнула она, и ветер сделал ее голос острым как нож. — Поднимайся скорей, попробуй-ка меня поймать!
При его приближении она бросилась бежать. Он за ней. Бежать в мокрых тяжелых башмаках и штанах было трудно. Однако, пробежав метров сто, он все-таки догнал Розану и попытался перехватить обе ее руки. Ее рассерженное лицо на мгновение мелькнуло совсем близко, потом она вывернулась и снова бросилась бежать по направлению к городу. Мартин помчался следом и бежал, пока совсем не задохнулся. В начале улицы Гульхельма Розана остановилась и подождала его. Потом они рядом пошли по тротуару.
— Ты похож на выловленную из воды драную кошку, — насмешливо, чуть задыхаясь, шепнула она.
— Молчи уж лучше, — в тон ей откликнулся он, — ты на свою юбку посмотри
— вся в грязи.
Перед подъездом Мартина они остановились и посмотрели друг на друга; он рассмеялся.
— До свиданья. Роз! — сказал он. Ей захотелось его укусить.
— Пока! — бросила она и двинулась к соседнему подъезду, стараясь идти не слишком медленно и не слишком быстро, ощущая спиной его взгляд, точно прикосновение рук к своему телу.
Не обнаружив брата у него дома, Эката вернулась в гостиницу и стала ждать Мартина; они опять
