Связку ключей он нашел под подушкой боцмана. Тот что-то сердито проворчал, когда Зитар брал ключи, но так и не проснулся, продолжая выводить рулады.

— Ну, молодые люди, сложите вещи и переоденьтесь, — сказал капитан. — Сегодня пойдем в док. Пусть кок сварит кофе и примет продукты. Скоро прибудет поставщик.

Люди разместились по койкам. Штурман устроился в отдельной каюте рядом с салоном, а Ингус с морским мешком на спине последовал за отцом.

Примерно за полчаса все устроились и стали ожидать дальнейших распоряжений капитана.

— Что, Кадикис еще не проснулся? — спросил капитан, когда все собрались на палубе.

— Его теперь не добудишься ни огнем, ни водой, — заявил кок. — Спит точно убитый.

— Пусть выспится как следует, — усмехнулся капитан. — Запереть его на ключ и задраить иллюминаторы. Не выпускать из каюты до вечера и к нему никому не входить.

Такое распоряжение не пришлось повторять. Кадикиса мигом закупорили, задраив иллюминатор. В каюте стало совершенно темно,

— Что я должен делать? — спросил у отца Ингус.

— Ты? Этот старый безобразник налакался. Куда мне тебя девать? Походи пока просто так и хорошенько осмотрись. Завтра приступишь к работе.

Это было мальчику по душе. Предоставленный самому себе, он облазил все помещения, побывал в носовой части, в трюме и со всех сторон осмотрел штурвальное колесо. Компас был снят и находился в капитанской каюте. Когда команда принялась вытаскивать ручной лебедкой тяжелый морской канат, Ингус пробрался к ступенькам марса и влез на мачту. Теперь с салинга он мог беспрепятственно наблюдать за работой матросов на палубе. Вскоре появился пароходик и взял судно на буксир. Матросы с помощью ручной лебедки медленно подняли облепленный илом якорь. Баркентина качнулась и тихо заскользила к выходу зимней гавани.

В это время в боцманской каюте поднялась возня. Вначале послышались глухие шаги и ругань вполголоса, затем энергичные удары в дверь и грохот иллюминаторов.

— Открой! Кто там есть? — кричал Кадикис. — Открой дверь, а то стрелять буду!

В ответ ему донесся дружный хохот матросов.

— Потерпи, старина, еще не пришло время! — отозвался кок. — Вот выйдем в море, тогда и выпустим тебя.

— В море?! Вы с ума сошли!

— Успокойся и не ори! — продолжал кок. — Твое судно теперь в наших руках, и мы направляемся к устью Даугавы.

И, словно подтверждая это, «Дзинтарс» на повороте слегка накренился на бок. На минуту в каюте боцмана воцарилась тишина. Кадикис, вероятно, пытался представить себе, что произошло: судном, конечно, овладели пираты, и его увозят неизвестно куда. Они, видимо, находились еще в Даугаве. Может быть, на судне есть лоцман? Лоцман? Где это видано, чтобы морские пираты пользовались услугами лоцмана? Они обойдутся и без него. Далеко ли тут море!

Звериный вой донесся до самого салинга марса, где сидел Ингус. Стены кубрика грохотали с такой силой, что каждую минуту можно было ожидать появления в них бреши, в которую просунется голова разъяренного старого боцмана.

— Эй, ты там! — крикнул кок. — Если не успокоишься, придется бросить тебя на съедение рыбам.

Эта угроза возымела действие: Кадикис стих. Тем временем судно вошло в док, и его стали поднимать на стапели. Ингусу надоело сидеть на салинге, и он спустился на палубу. У дверей боцманской каюты стоял Цезарь и лаем отвечал на проклятия Кадикиса. Никто уже не обращал на них внимания. Прошло еще несколько часов, прежде чем судно укрепили на стапелях, и только тогда капитан отпустил людей пообедать. Но до этого следовало освободить незадачливого боцмана.

Зитар что-то шепнул штурману, и оба улыбнулись, затем Зитар удалился к себе в каюту, а штурман громко распорядился окружить каюту боцмана.

— Винтовки у всех заряжены? — крикнул штурман. — Взвести курки! Вы двое возьмите топоры и станьте к дверям! Если он вздумает бежать, стреляйте! А теперь внимание, я выпускаю его.

Штурман, молодой человек, недавно окончивший училище, рад был случаю поребячиться, как в недавние школьные годы. Он повернул ключ и, распахнув двери каюты, сердито крикнул:

— Выходи!

Кадикис с опаской подошел к двери, осмотрелся кругом, ожидая, по всей вероятности, увидеть направленные на него дула винтовок и поднятые над головой топоры. Его опасения оказались преувеличенными. Перед ним стояла совершенно безоружная кучка моряков.

— Выходи, выходи! Чего канителишься? — крикнул штурман. — Ведите его к капитану!

Четыре матроса окружили Кадикиса и, не давая ему прийти в себя, повели на кватер.

— Ну, теперь держись, — пригрозил ему кто-то. — У нас капитан строгий, он тебя так встретит, что не обрадуешься.

— Капитан! — вскипел старый моряк. — Хорош капитан, который уводит чужие суда. Такой же, видать, пират, как и вы. Тьфу!

— Ты так полагаешь, Кадикис? — и перед взором изумленного боцмана появился капитан Зитар. — Так вот как ты охраняешь судно? Тут тебе хоть оркестр играй и из пушек пали, а ты и ухом не ведешь? Из носового помещения все вынесено, паруса похищены, и на всем судне не осталось ни одного конца, чтобы пришвартоваться. Что ты по этому поводу скажешь?

Что он мог сказать? Опустив глаза, он беззвучно открывал рот, словно рыба на суше, затем, сгорбившись, совсем убитый, прошептал:

— Видно, мне теперь остается только петлю на шею.

— Об этом поговорим потом. Да и остался ли еще на судне какой-нибудь обрывок, из которого можно петлю сделать. Расскажи, как все было.

— Не знаю, господин капитан… Ни одну ночь не ложился. А вчера к Калныню на «Бритту» приехал сосед. Ну, а потом они зашли на «Дзинтарс»… — вдруг краска ударила боцману в лицо. Задыхаясь от бешенства, он грозно потрясал кулаками, а его робкий шепот перешел в свирепые выкрики: — Виноват Калнынь! Эта гадина получит свое. Живым он от меня не уйдет, хоть бы мне из-за этого пришлось пойти на каторгу! — это словоизвержение сопровождалось целым потоком изысканнейших ругательств, произносимых на всех языках мира. Когда Кадикис начинал изъясняться на иностранных языках, это значило, что он или пьян, или чрезвычайно обозлен. На родном языке он никогда не мог так полно выразить сокровенные чувства. — Пусть только он еще попробует сунуться на «Дзинтарс», я ему ноги переломаю! Сакраменто, сатана пергеле, гоу ту хэлл…

В продолжение этого монолога Зитар с трудом сохранял серьезный вид. Отвернувшись, чтобы Кадикис не заметил выражения его лица, капитан произнес:

— На этот раз я тебя, так и быть, прощу, но при одном условии.

Кадикис всем существом изобразил высшую степень внимания.

— Видишь, в чем дело! С нами на этот раз в плавание идет юнгой пятнадцатилетний лоботряс. Ты должен сделать из него моряка. Он большой бездельник и распущен, как теленок, но если думаешь еще оставаться на «Дзинтарсе», ты должен сделать из него человека. Знаешь, как в старое время.

Лицо Кадикиса озарилось улыбкой, фигура молодцевато приосанилась, и, ударяя себя кулаком в грудь, старый морской волк сказал:

— Давайте его сюда, господин капитан, и он завтра же будет ходить у меня по струнке. О, я с такими птенчиками всегда умел справляться. Старую судовую «кошку» еще не успели расщипать на паклю для законопачивания щелей. Если потребуется, я ему каждое утро такую баню буду задавать, что он у меня в два прыжка взлетит на марса-рею, а в шторм уберет топ-паруса и передние кливера. Давайте мне его сюда живей…

— Ингус, поди сюда! — позвал капитан, приоткрыв дверь каюты. Мальчик вышел. — Вот это боцман Кадикис. С этого дня он будет поручать тебе работу, а ты ее будешь беспрекословно выполнять. Боцман, вот это и есть парень, о котором я говорил.

Кадикис понимающе кивнул головой.