поработайте как следует языком у меня во рту.

– А у вас, случайно, нет подходящего помещеньица для этого занятия?

Жаль, что его страсть не нашла должного отпора – это всегда вызывает сумасшедший взрыв чувственности, в высшей степени опасный для окольцованных любовников. Наслаждение – дамоклов меч, легко рассекающий брачные узы. Софи повела его на подземную стоянку агентства у Нового моста; там было темно и безлюдно, там она и отдалась ему стоя, прислонясь к бетонной стене, между служебными машинами. Это был самый долгий оргазм в его и ее жизни. Потом она взяла его мобильник и занесла в «память» свой номер:

– Теперь ты не сможешь соврать, что потерял мой телефон.

Октав был настолько влюблен, что даже тело его бунтовало против разлук с Софи: фурункулы, аллергии, болячки на шее, боли в желудке, жестокие бессонницы сыпались на него градом. И тщетно мозг претендует на контроль за всем остальным: сердце восстает против пустоты, легким не хватает воздуха. Каждый, кто подавляет в себе любовь, превращается в ничтожество и заболевает. Жизнь без Софи обезображивала Октава. И это продолжается до сих пор: ему нужны теперь не только наркотики.

– МОЯ БИТА ТВЕРЖЕ ГРАНИТА!

Октав выкрикивает это в микрофон. Одиль нежна, как жонкиль, и благоуханна, как ваниль. Они сидят в ночном ресторане отеля, и Октав ставит пластинки. На войне, как на войне: здесь имеется лишь несколько старых макси-синглов с диско-музыкой, сборники французской эстрады и три исцарапанные «сорокапятки». Делать нечего, он ухитряется кое-как составить музыкальную программу из того, что есть; например, самая прекрасная песня в мире – «C'est si bon» в исполнении Эрты Китт. Затем, уступая тяге к легкому жанру, заводит «YMCA».

– «Village People» похожи на вино, – объявляет Октав, – чем старее, тем лучше.

Пусть будет все, что угодно, только не «Марсия Баила»! Время от времени Одиль льнет к нему на глазах у сослуживиц. Но стоит им отойти, как она тут же отстраняется. Сам он ей не по вкусу, просто хочется, чтобы подружки завидовали. А он чувствует себя старым и некрасивым в этой стайке юных хорошеньких девчушек. Схватив Одиль за руку, он сердито говорит:

– Ну и поганки же вы, юные динамистки!

– Да уж не поганее тридцатитрехлетних разведенных жеребцов.

– Верно. Единственное, чего я не могу для тебя сделать, это стать моложе.

Он ухлестывает за всеми красотками подряд, лишь бы не думать, ПОЧЕМУ он ухлестывает за всеми красотками подряд. Ибо ответ слишком хорошо известен: чтобы не завязнуть накрепко возле одной из них.

После этого ровно ничего не произошло. Октав довел Одиль до номера; ее шатало. Войдя, он улегся на кровать. Одиль побежала в ванную, и он слышал, как ее вырвало. Она торопливо спустила воду в унитазе и почистила зубы, надеясь, что он ничего не заметит. Когда она стала раздеваться, Октав притворился спящим, а потом и впрямь заснул. В комнате пахло блевотиной вперемешку с «Флюокарилом».

В самолете на обратном пути женщины причитали по поводу испорченных причесок и недействующих баллончиков с дезодорантами. Октав декламировал вслух «Слова, слова…» Алена Делона из песни Далиды:

Интересно: как верно порой красивые слова выражают искренние чувства!

Никто из его поколения больше не смеет выражаться так изысканно.

Как часто он и его бухие дружки помирали со смеху над этими словами. Почему же они казались им такими нелепыми? Почему нам становится не по себе от романтики? Мы стыдимся своих чувств. Шарахаемся от высоких слов, как от чумы. Не воспевать же собственную неспособность любить!

Секретарши прыскают, слушая его, а ведь первый же парень, осмелившийся сказать им то же самое, глядя прямо в глаза, заставил бы их разрыдаться от полноты чувств. Может, это нервное хихиканье – от зависти? Как бы то ни было, они быстренько меняют тему и переходят к обсуждению скидок, предоставляемых агентством на проявку и печатание фотографий. Своих шефов они зовут только по инициалам:

– Не знаешь, ФАП и ПИТ уже поговорили?..

– Надо будет обсудить это с ЖФД…

– Пи-Пи-Эм с АПТ и РЖП прошло вполне удачно…

– Да, но ЛЖ и АД ничего не утвердили…

Остаток времени проходит в недовольном брюзжании по поводу урезанных обеденных талонов. Октав старается хохотать громче других, и временами это ему удается.

Если мужчина неуловим, то женщина – непобедима. Сидя в самолете, который несколько дней спустя летел в обратном направлении, Софи читала открытку Октава – без всякого интереса. Она была беременна от него, но больше его не любила. Вот уже месяц, как она изменяла ему с Марком Марронье. И теперь