преследовал ее. Если бы не он! Если бы не эта боязнь повторной ошибки!
Однажды она уже была замужем, и ее собственная интуиция предупреждала ее, что муж не тот, за кого себя выдает. Она так и не смогла отделаться от этого ощущения.
Она остановилась перед маленьким домом из сказки, вошла внутрь, успокоенная тем, что Рамона там не было. Она не хотела объяснять ему свое состояние. Как она сможет? Как она сможет сказать: «В тебе есть что-то такое, что пугает меня, Рамон»?
Кэти прошла в кухню и насыпала кофе в новый кофейник с ситечком, который она недавно купила. Когда кофе был готов, она наполнила чашку и отнесла ее на кухонный стол. Обвив пальцами горячую чашку, она посмотрела на холмы за окнами. Их вид успокаивал ее, наполненную противоречивыми чувствами.
Она мысленно вернулась ко времени помолвки с Дэвидом. Какой-то инстинкт, какая-то интуиция предупреждали ее, что Дэвид Колдвелл не такой, каким пытается себя представить. Она должна была прислушаться к себе. А теперь она хотела выйти замуж за Рамона, и опять интуиция говорит ей, что он не тот, за кого пытается себя выдать. Она потерла пальцами виски. Никогда она не была так напугана и смущена. И больше не было времени, чтобы обманывать себя. Ей придется либо не обращать внимания на психологические преграды и выйти замуж, либо вернуться в Штаты.
При мысли о том, что она останется одна, без Рамона, Кэти почувствовала физическую боль. Она обожала его!
Она любила его темные глаза и ослепительную улыбку, надежную силу в его твердо выточенном лице и спокойную властность в линии его подбородка. В нем было что-то от хищника, от ягуара, но он был нежным и мягким с ней.
Он был от природы настоящим мужчиной, зрелым и самоуверенным, а она была упрямой и независимой. Ей следовало бы негодовать на него за желание ограничить ее ролью жены и матери, но она не была возмущена. Идея быть его женой наполняла ее восторгом, а при мысли о детях она испытывала трепет. Она с удовольствием будет убирать его дом и готовить ему ужин, зная, что ночью окажется в его сильных объятиях.
Он хотел, чтобы она признала свою женскую слабость, и тогда он возьмет ее тело и жизнь под свою охрану. Он станет ее любовником, кормильцем и отцом ее детей. Кэти стыдливо сказала себе, что и она тоже хотела бы этого. Может быть, это не по-американски, может быть, недостойно эмансипированной женщины, но это так естественно, так изначально правильно. По крайней мере для нее.
Кэти уставилась на свои руки, безвольно лежащие на коленях. Рамон совмещал все, о чем женщина может только мечтать: он был интеллигентным, утонченным, он был идеальным любовником. Он любил ее. Только его не было.
Он был не тем, чем хотел казаться. Она не знала, почему так чувствовала, но это ощущение не покидало ее.
Рамон остановил машину Рафаэля около входа в большой магазин и вышел. Эдуарде тоже открыл дверцу:
– Я пойду с тобой. Габриэла просила купить молока.
– Что? – рассеянно спросил Рамон.
– Я сказал… – Эдуарде гневно потряс головой. – Ничего. Ты не слышал ни слова из того, что я говорил в течение всего утра. Подготовка к свадьбе плохо влияет на твой слух, друг мой.
– Я не женюсь, – зловеще сказал Рамон и, оставив изумленного Эдуарде, рывком открыл дверь и вошел в магазин.
По сравнению с жарой снаружи в магазине было прохладно. Не обращая внимания на нерешительный взгляд Эдуарде, а также на десяток посетителей, которые уставились на него с жадным любопытством, Рамон выбрал несколько сигар, затем отнес их на прилавок, где двое продавцов ожидали покупателей. Эдуарде поставил бидон с молоком рядом с сигарами Рамона и сказал низким голосом:
– Ты шутишь?
Рамон взглянул на него:
– Нет, не шучу.
Милая невысокая пуэрто-риканская девушка, ожидающая огромную женщину, которая выбирала фартук, увидела Рамона, и ее лицо просветлело. Она попросила другого продавца, мужчину среднего возраста, проследить за уплатой и шагнула к Рамону и Эдуарде.
– Вы меня помните? Меня зовут Мария Рамерез. Я еще носила косички, когда была совсем маленькой; а вы дергали меня за них и говорили, что я стану хорошенькой, когда вырасту.
– Я оказался прав, – с усилием улыбнувшись, сказал Рамон.
– А теперь я помолвлена с Хуаном Вега, – сказала она.
Все еще улыбаясь, она достала из-под стойки большой сверток, завернутый в белую бумагу и перевязанный лентой.
– Это полотенца, которые сеньорита Конелли заказывала для вас. Вы их захватите?
– Конечно, – отрывисто произнес Рамон. Засунув руку в задний карман джинсов, он достал свой бумажник и взглянул на приклеенный чек.
– Ты взяла деньги только за сигары, Мария. Сколько за полотенца?
– Сеньорита Конелли уже уплатила за них своей кредитной карточкой, – заверила она его. Рамон попытался терпеливо возразить:
– Это, должно быть, ошибка.
– Ошибка? – повторила Мария. – Не думаю, но давайте посмотрим.
Она перерезала ленту и рывком развернула белую бумагу. Груда мягких, пушистых красных и черных полотенец высыпалась на стойку. Рамон почувствовал, как жители деревни незаметно столпились вокруг,
