рвали в клочья одежду и кожу.

– Господин экзарх, пощадите! – завопил вор. – Его хоть пощадите, – продолжал Лия, мотнув головой на оторопевшего ремесленника. – Я – вор, а он-то и сверчка не трогал. Я ведь вас узнал, я ведь понял: нас обоих убьют, чтоб не болтали.

Экзарх раздраженно махнул рукой, и охранники поволокли Лию наружу. Вслед за ним погнали тычками ремесленника.

Лупоглазые экраны снова успокоенно перемигивались. Экзарх поежился. Кто-то умный и неживой, кричащий от беспорядка и тушащий огонь, изучал его из глубин корабля. «Как варвары во дворце, – думал экзарх, – как варвары или повстанцы: нашкодили, утварь побили и еще какой-то желтой пеной все засрали. Воняет, как от шакуниковых снадобий…»

Он повертел оружие в руках. Рукоять неожиданно подалась, на колени посыпались маленькие стальные коконы. Экзарх пристроил их обратно и пересчитал. Двадцать штук. Экзарх с хрустом всадил рукоятку на место и нервно, истерически засмеялся. День назад он владел единственным войском в империи, войском, достойным этого названия.

Остальное было: военные поселения, охранные поселения, дворцовая охрана да стражи порядка. Выучка воинов была безукоризненна. В надлежащей мере они боялись командира, – в надлежащей мере боготворили его. За стенами храмов Шакуника хранились гремучие зелья.

А что хранится в стенах этого корабля? Скоро в народе перестанут толковать о колдунах, которые вырезают солдат из рисовой бумаги и уничтожают противника, махнув вышитым шарфом. Скоро станут толковать о колдунах, которые уничтожают противника, нажав на кнопку.

– Что там? – сказал экзарх, кивнув в сторону длинного, оплетенного мускулами труб коридора, уводящего в грузовые отсеки.

– Оружие. Три контейнера с такими же штучками, из которой стрелял Лия, и еще парочка – с боеприпасами к ним. Еще три контейнера – вот с этим, -

И Баршарг подал экзарху лениво блеснувший в аварийном свете ракетомет, похожий на огромную снулую белугу.

– А остальное?

Глаза Баршарга нехорошо сверкнули.

– Мой военный опыт подсказывает мне, ваша светлость, что когда половину склада занимает оружие, другая половина редко занята мешками с мукой. Остальное – тоже оружие, просто непонятно, как оно действует.

Экзарх молчал. По правде говоря, ему хотелось плакать, но он забыл, как это делают.

– Следует ли, – спросил араван, – предоставить государю доклад о происшедшем?

– Государь нездоров, к чему тревожить его пустыми слухами? Отложим доклад до церемонии Летней Прополки Риса: я лично объясню отцу, как обстоят дела.

Красные, чувственно изогнутые губы аравана сложились в жестокую усмешку. О да, после церемонии Летней Прополки император будет точно здоров; а имя его будет не Неевик, а Харсома.

«Великий Вей, – подумал экзарх, – неужели он не понимает, что может быть, все наши планы уже лишены смысла? И что мы похожи на преступника, который стремится выиграть в «сто полей», а над ним читают смертный приговор… »

Стальные внутренние лепестки съехались за чиновником в потертом кафтане и рослым командиром-аломом. Ночной свежий воздух пахнул в лицо, на озерной ряби лежали, как два скрещенных меча, лунные дорожки от Галь и Ингаль.

Экзарху было страшно: и доселе в историю вмешивались не вполне мертвые вещи: Города, Идолы, Дворцы, – но вот эта не вполне мертвая вещь как герой истории была особенно отвратительна.

У костра варвары раскурочили большую банку из корабля, с какой-то сладостью с орехами, и съели.

– Я же сказал, – ничего не трогать!

Командир отряда потупился перед Баршаргом. По красивой картинке на банке люди признали в ней волшебный горшок: сколько ни съешь, все будет полон. А вот подвела картинка.

Командир пнул банку со злостью и сказал:

– Почему они едят такую радость, а мы – нет?

Экзарх брезгливо усмехнулся.

– Вы видите теперь, – с мрачным убеждением заговорил араван, глядя на гладкий, без рисунка, стальной кокон. – Это злой бог создал мир. Они покорились злому богу, и он отдал им звезды.

Экзарх кивнул. Араван был из тех, кто любит искать оправдания собственной жестокости в божьем промысле. Впрочем, люди всегда норовят углядеть в небе то же, что занимает их на земле.

– Да, – сказал араван, – а что вор этот, который вопил, что его убьют?

– Как что? – разозлился экзарх. – Сказано же в законах Иршахчана: «Простой человек всегда прав».

Через неделю экзарх сидел за налоговыми документами, когда в роскошный его кабинет вошел секретарь Бариша. Секретарь вполголоса доложил, что учитель экзарха, господин Адарсар, посланный в Харайн с инспекцией, трагически погиб, попавшись в лапы разбойникам Прозрачного Леса. Эти гнусные люди прислали ему письмо от имени вдовы некоего угольщика, жаловавшейся на притеснения. Инспектор отправился тайком расследовать жалобу и попался в засаду.

Экзарх дернул углом рта и спросил:

– Надеюсь, он не долго страдал?

Глаза Бариши, недолюбливавшего аравана Баршарга, прямо-таки распустились от радости.

– Напротив, – сказал Бариша, – на теле почтенного старца – следы жесточайших пыток. Разбойники, наверное, думали, что инспектор везет с собой много взяток и пытались узнать, где хранятся деньги.

«Сволочь», – подумал экзарх о Баршарге, и ровным голосом сказал:

– Смерть моего учителя не останется безнаказанной, и произошла она только оттого, что столица запрещает мне держать внутренние войска! Надо увеличить отряды по борьбе с разбойниками и истребить всю эту нечисть. Я хочу немедленно видеть аравана Баршарга.

В тот же день случилась еще одна смерть, вызвавшая куда меньше пересудов: пятый секретарь архивной управы, которого Харсома месяца два назад взял от наместника за чрезвычайную осведомленность в делах сект и взяток, помер при обстоятельствах несколько скандальных: а именно, покончил с собой в публичном доме сразу после того, как босоногий мальчишка принес ему какую-то записку.

А еще через четверть стражи в дом ворвались страшные «парчовые куртки», тайная стража, подведомственная аравану Баршаргу и вербующаяся в последние годы почти исключительно из варваров, и десятник «парчовых курток» долго бранился над покойником.

Господин экзарх выразил свое соболезнование жене и пятерым законным сожительницам покойника, и по городу пополз слух, что секретарь отравился, испугавшись возмездия за хищения.

Араван Баршарг явился в кабинет Харсомы лишь вечером.

– Я вижу, вы не теряли времени зря, – сказал Харсома, – но я бы предпочел, чтобы этого негодяя секретаря взяли живым.

– Я тоже, – сказал Баршарг, – и уверен, что за его спиной стоял сам наместник. Это он передал документы шпиону Касии, продал наши головы в обмен на свою безопасность.

Харсома нахмурился. Между наместником провинции, бывшим повстанцем, и ее араваном, лучше всех против повстанцев сражавшимся, царила весьма понятная неприязнь, которую Харсома всячески приветствовал. Чем больше вражды между чиновниками – тем осведомленней правитель. Но сегодня Харсома был недоволен.

– Не говорите глупостей, Баршарг! Половина документов компрометирует наместника, а не вас! Касия просто хорошо заплатила секретарю!

Поджал губы и спросил:

– Что с кораблем?

– Мы вывезли груз, – сказал Баршарг, – засыпали ход к кораблю и разбили чуть в стороне летний лагерь. Большие короба мы разобрали на части, малые обшили досками и оформили как детали для станков и машин; все размещено в Северных складах.