Что случилось? – спросил один из братьев Шахбановых, самый младший, лет шестнадцати, тощий и гибкий, как стальная проволока.

– На проспекте Шамиля застрелили Магомед-Расула. Похоже, они убивают тех, кто был сегодня в Харон-Юрте.

– Мы поедем с тобой, – сказали братья.

Блокпост на Шамиля находился в десяти кварталах от резиденции полпреда. В толпе никто не расслышал выстрелов, но зато все увидели, как из ворот особняка на огромной скорости вылетел джип Ниязбека и шарахнулся вниз по улице, едва не задавив расскочившихся ментов.

А затем в воротах появился Магомедсалих и крикнул:

– Федералы застрелили брата Ниязбека!

Толпа глухо заворчала, как медведь, в которого ткнули рогатиной.

Капитан Сташевский стоял у искалеченного джипа, и руки его тряслись. И двух минут не прошло со времени расстрела. Перед ним на асфальте лежали два тела, и третий человек, который ехал в своей машине сразу за джипом и в которого не стреляли, потому что он был русский, стоял возле омоновцев и крыл их таким матом, которого в Сибири отродясь не слыхали.

В руках капитан держал два удостоверения. Одно из них принадлежало главному инженеру Главного ремонтного управления г. Торби-кала Магомед-Расулу Магомедову, а другое – сотруднику ФСО Александру Романову, и именно труп Романова и лежал перед Сташевским.

Взвизгнули тормоза, и к блокпосту, огибая новосибирских омоновцев по гиперболе, вынесло черный «ниссан». По иронии судьбы, «ниссан» был искалечен куда больше джипа, левое крыло было вообще снесено начисто, простреленная дверь заляпана кровью. Но на этот раз Сташевскому было все равно.

Из «ниссана» выскочили четверо. Самый главный, высокий, гибкий, со шрамом на шее и жестокими темными глазами, не обращая никакого внимания на омоновцев, присел на корточки перед Магомедовым и тут же мгновенно поднялся.

– Он еще жив! Быстро в больницу!

Магомедова подняли и поволокли в джип. К блокпосту подлетели еще две иномарки, а через секунду – еще одна.

Капитан Сташевский вдруг перепугался. Он полагал, что самое страшное, что его люди откололи сегодня, – это убийство капитана ФСО. Последние две минуты Сташевский не сомневался, что за капитана Романова с него спустят шкуру вместе с ногтями и зубами и дадут по меньшей мере десять лет.

У блокпоста затормозила новая машина, и Сташевский окончательно понял, что десять лет в лагере – это еще не главная неудача в жизни. Ему стало страшно. Ему было так же страшно, как три года назад было страшно щуплому ингушу, который жался в подземном переходе к стенке перед патрулем и которого тогда Сташевский с товарищами избили в хлам и бросили умирать.

Ниязбек повернулся к капитану омоновцев, и, хотя в руках он держал полностью снаряженный «Калашников», Сташевскому уже и в голову не пришло у него спрашивать ни разрешений, ни удостоверений.

– Кто приказал стрелять? – спросил Ниязбек.

– Я… ну это… у нас…

В следующую секунду Хизри из-за спины Ниязбека выстрелил русскому прямо в висок.

Один из ошарашенных омоновцев попытался схватиться за оружие. Загремели новые выстрелы, и все три новосибирских пэпээсника были убиты в течение двух секунд.

Ниязбек повернулся к Хизри.

– У тебя что, крыша съехала? – заорал он.

– А ты что, хочешь, чтобы нас перестреляли сегодня поодиночке? – взорвался Хизри в ответ. – Опомнись, Ниязбек! У нас больше нет выбора! И у нас никогда не будет такого второго шанса!

Ниязбек смотрел на Хизри несколько секунд, а потом опустил автомат.

. – Ты прав, – сказал он.

Было уже восемь вечера, но, несмотря на это, Дом на Холме был полон народу.

Так получилось, что днем началось важное заседание правительства, посвященное бюджету республики на будущий год. Два миллиарда долларов бюджета, на девяносто семь процентов состоящего из федеральных дотаций, были единственным легальным источником денег в республике, потому что, куда девались деньги от нефти, рыбы и водки, официально не знал никто.

Некоторые статьи бюджета могли бы возбудить удивление: к примеру, одной из них предусматривалось семьдесят миллионов долларов на создание Музея культуры народов Кавказа. Причина столь внимательного отношения к культуре становилась ясной, если посмотреть список попечителей музея: его почетным председателем был брат президента Расул Асланов.

Не менее удивительно выглядели семьдесят миллионов долларов дотаций, причитавшихся государственному предприятию «Аварнефтегаз». Трудно было вообразить, каким образом компания, добывающая из земли почти чистый бензин и делающая это на побережье, может быть убыточной, и тем не менее по бумаге выходило так.

Но самым лакомым куском, к тому же лежавшим отдельно от бюджета и приходившим непосредственно из центра, была федеральная программа по созданию экскурсионно-туристического центра на базе старого морского порта. Программа предусматривала, что новый порт будет принимать не менее миллиона туристов в год; откуда эти туристы возьмутся на замкнутом Каспии и что они будут делать в городе, где каждый день гремят взрывы, никто не знал. Зато было очень хорошо известно, что программа предусматривает выделение в общей сложности трехсот семидесяти миллионов долларов для дноуглубительных работ. А углубление дна – это такая же замечательная штука, как, допустим, улучшение имиджа страны или мелиорация почв. Где дно? Углубили. А как проверить? А ныряй и проверь. Если ты такой настырный, можем даже выделить дайвинговое оборудование – камень на шею.

Словом, делить бюджет собрались все министры и множество депутатов, и заседание продолжалось довольно долго, потому что в самом его начале вылез новый министр МВД, долго рассказывал про успехи в борьбе с терроризмом и потребовал на этом основании выделить министерству дополнительные тридцать миллионов долларов. В конце концов деньги не выделили, а приняли совместное обращение к полпреду Кавказского федерального округа о присвоении полковнику Хаджиеву звания Героя России по итогам боя в Харон-Юрте.

В конце заседания приехал депутат Гамзат Асланов, и после его приезда в проекте бюджета появилась строчка о десяти миллионах долларов, выделенных правительством республики на проведение чемпионата России по гольфу.

Заседание кончилось в семь, и тут выяснилось, что полпред Панков поехал в Харон-Юрт и что, похоже, обращение насчет Героя России принято преждевременно. Кто-то предположил, что Панков, кажется, решил разобраться с Хаджиевым. Многие были удивлены, потому что не все в республике знали историю Панкова. Панков с Ниязбеком были не из трепливых, а остальным участникам этой истории хвастаться было особенно нечем.

Впрочем, дело разъяснилось, когда Гамзат Асланов сказал, что Панков когда-то сидел у Арзо в погребе. «Арзо собрался его убить, но я за него заступился, – сказал Гамзат. – Вообще он всем обязан нам с братом. Когда Арзо передал нас всех Ниязбеку, Ниязбек хотел его убить, чтобы не оставлять следов. Насилу мы с братом уговорили Ниязбека отпустить русского».

Потом пришла весть о перестрелке по дороге из Харон-Юрта. Стало ясно, что скоро кого-то сожрут: или полпред сожрет Арзо с Шеболевым, или Арзо с Шеболевым сожрут полпреда, и так как на стороне полпреда вырисовывался Ниязбек, то некоторые отправились к нему домой: одни – засвидетельствовать свою преданность, а другие – пошпионить.

Все же большинство депутатов и чиновников просто остались в Доме на Холме. Некоторые окружили спикера парламента, Хамида Абдулхамидова, и стали обсуждать возможность обращения к президенту Российской Федерации с просьбой о награждении Ниязбека Маликова орденом «За заслуги перед Отечеством» 1-й степени за спасение жизни полпреда Панкова.

Было восемь часов пять минут, когда Гамзату Асланову позвонили и сказали, что Ниязбек и его люди расстреляли федеральный блокпост.