пальцами от полированной крышки стола, и его правильное хищное лицо с чуть расплющенным носом и глазами цвета скал Торбитау было совершенно неподвижным.
– А ты ничего не хочешь добавить к докладу генерала Разгонова? – спросил Шеболев Ниязбека.
– Что именно? – уточнил Ниязбек.
– Там был боевик, которого свои же спустили в яму. Чем-то он им не угодил. Ты не хочешь рассказать, чем он им не угодил и куда он из ямы делся?
– Ты же слышишь, что сказал твой начальник, – ответил Ниязбек, – если меня не было в том доме, откуда я знаю, куда там кто-то делся?
Гамзат Асланов переглянулся с отцом, и по губам его поползла гусеница улыбки.
Панков встал.
– Я собрал вас, господа, чтобы сообщить следующее. Еще перед моим назначением мы обсуждали в Кремле возможность создания на базе нескольких силовых структур организации, которая будет обладать чрезвычайными полномочиями и не подчиняться местным властям. Два часа назад президент России подписал приказ о создании Контртеррористического штаба, как главного силового ведомства республики.
Начальником Штаба назначаюсь я. Мой первый заместитель – новый глава УФСБ республики генерал Геннадий Шеболев. Мои другие два заместителя – новый глава МВД республики генерал Сергей Акромеев и зам командующего Кавказским военным округом генерал Стручков.
Присутствующие здесь генерал Султыгов и прокурор Махриев уволены со своих постов. С сегодняшнего дня группа спецназа ФСБ «Юг» размещается непосредственно в городе и имеет полномочия на проведение любых санкционированных Штабом операций. Через два часа на аэродром Торби-калы прибудут первые транспортные самолеты с отрядами внутренних войск. Всего в республике будет размещено пять тысяч сотрудников спецназа и СОБРа, а также тяжелая техника и танки.
Панков сел. Тишина в зале заседаний была такой, что можно было услышать, как журчит вода в бачке туалета двумя этажами ниже.
Первым отреагировал генерал Султыгов. Он всплеснул руками, покраснел, а потом из глаз его брызнули слезы, и Ибрагимбек сказал:
– Как же… я… ребятам… уже к награде представили…
Прокурор Махриев, который должен был завтра играть на турнире в одной паре с Панковым, хлопал глазами. Ахмеднаби Асланов держался с достоинством собственного памятника. Ниязбек, чуть склонив голову набок, посматривал на Панкова улыбчивыми глазами убийцы.
– И еще, – сказал Панков, – для самых непонятливых. Если кто-нибудь вздумает хлестаться на улицах города из автоматов, – я ясно выражаюсь, Гамзат Ахмеднабиевич, – или проводить спецоперации силами собственных киллеров, – вы меня поняли, Ниязбек Адиевич, – то им займется Контртеррористический штаб. Вчера было вчера. А сегодня – это сегодня. Вопросы есть?
И тогда в полной тишине в зале раздались редкие размеренные хлопки. Аплодировал Ниязбек. Его темно-коричневые ястребиные глаза по-прежнему улыбались, и одинокие удары его ладоней звучали, как пощечины. Панкова вдруг охватила паника. «Я – глава Штаба, – напомнил он себе, – у меня в подчинении ФСБ и МВД, пять тысяч спецназовцев, головорезы Хаджиева и два бронетанковых батальона. Что тут может сделать Ниязбек с его абреками и с автоматом через плечо?» – «Он может ударом кулака убить человека, – ответил себе полпред, – а ты не можешь поднять на человека руку».
Полпред резко встал и вышел из зала заседаний, кивком головы пригласив генерал-майора Шеболева следовать за ним.
Ожидаемого триумфа не получилось. Он увидел панику в глазах начальственной шоблы – всех министров, замминистров и председателей. Он увидел панику даже в глазах президента республики. Но он ничего не увидел ни в глазах Гамзата Асланова, ни в глазах Ниязбека Маликова, кроме умудренной улыбки убийцы, которого ребенок пытается напугать водяным пистолетом. Что-то он, Панков, сделал не так.
Новость быстро распространилась. Когда Ниязбек вышел из Дома правительства, депутаты жужжали возле своих «мерседесов», как пчелы вокруг разворошенного улья. Последний раз Ниязбек видел такую картину две недели назад, когда люди Вахи Арсаева расстреляли депутата-ногайца, который обматерил Гамзата прямо на заседании парламента. Все были согласны, что Гамзат поступил так, как подобало, но случай этот вызвал большие пересуды, потому что депутата убила не служба безопасности Гамзата, а Ваха Арсаев.
Ниязбек прошел сквозь встревоженную толпу и сел в машину, где его ждал Джаватхан.
– Это правда, что в республику вводят войска? – спросил Джаватхан.
– Да, – сказал Ниязбек.
– И что мы будем делать завтра?
– То же, что намеревались, – ответил Ниязбек.
Джаватхан молчал несколько секунд. Он мог бы вывалить Ниязбеку целую кучу слов. Он мог бы сказать, что они задумали взорвать президента, когда считали, что именно он убил старшего брата Ниязбека, а сейчас никто, кроме собственно киллера, не мог знать, как на самом деле обстоят дела. Он мог бы сказать, что убивать семью президента республики через день после введения в нее войск – значит лезть на рожон. Он мог бы вообще напомнить Ниязбеку, что это Ниязбек перегнул палку. Если бы он не всадил на глазах полпреда Панкова пулю в голову прикованного к батарее человека, еще неизвестно, ввел бы Панков в республику войска или нет.
– Ты сошел с ума, – сказал Джаватхан. – Хорошо, если мы грохнем только Аслановых. А если мы грохнем сто человек?
Ниязбек равнодушно смотрел, как машина, отъезжая от блокпоста, маневрирует между бетонными плитами.
– Послушай, – сказал Ниязбек, – я поклялся этой женщине. Я всегда выполнял клятвы.
Матч между Московским городским гольф-клубом и сборной республики по гольфу должен был состояться семнадцатого сентября, и, поскольку накануне в республике было объявлено, по сути, чрезвычайное положение, матч сопровождался исключительными мерами безопасности.
Накануне матча сорок ментов с щупами металлоискателей прошли все восемнадцать лунок, осматривая неповрежденный дерн и проверяя его на наличие металла. После этого за ними проследовали двадцать кинологов с собаками, проверивших поле на наличие взрывчатки. Особенно тщательно проверялись стартовые площадки и грины.
За сутки до матча все поле по периметру было оцеплено сотрудниками ППС, и первое же подразделение красноярского СОБРа, приземлившееся в аэропорту в час дня, тоже было отправлено на охрану поля. После полудня начальник службы безопасности Гамзата по имени Шапи подумал и приказал поставить у второй и двенадцатой лунок сторожевые вышки.
Уже вечером, в восемь тридцать, когда солнце начало заваливаться в море, на веранду, где сидели Шапи и его люди, прибежал один из менеджеров клуба. Звали его Расул.
– Там, – сказал Расул, задыхаясь, – там…
«Там» располагалось на мостике у второй и семнадцатой лунки. Мостик, сливавшийся с окружающим пейзажем, был устроен из красивого, словно обкатанного морем булыжника – и перила, и настил. Вот этот- то настил и был посечен автоматной очередью, и свежие сколы гранита блестели под заходящим солнцем, как разбитые черепки.
Шапи и его люди переглянулись. Они слышали стрельбу часа два назад, но не придали ей особого значения. Теперь уже поздно было устанавливать, кто – красноярцы или местные – устроил пакость, выразив таким образом отношение к окружающей роскоши. Важно было то, что гости завтра обязательно пройдут по мостику – не по воздуху же им лететь – и увидят безобразие. Хорошо, если Гамзат после этого просто побьет тех, кто опозорил его перед гостями. А если он их уволит?
Раздраженный Шапи позвонил в мастерскую, которая занималась работами по камню, и через полчаса на поле для гольфа доставили старого мастера по имени Али. Тот в присутствии охранников осмотрел настил и заявил, что берется переложить все к завтрашнему утру – сам по себе булыжник не был какой-то редкостью, вся площадь перед Домом правительства была два месяца как вымощена этим булыжником, и, судя по стоимости работ, можно было подумать, что булыжник позолоченный.
После этого Шапи повернулся к Расулу и приказал:
