- Шарада специально для меня, - заметил Волшебник. - Я вижу, у него еще сохранилась толика воображения.

- Не понимаю, - сказал М. Мабюс, - зачем было приказывать Мильо убивать Сутан Сирик, зная, что он не может этого сделать?

Волшебник рассмеялся неприятным смехом.

- Я хотел, чтобы он поизвивался, как червяк на крючке.

М. Мабюс пошевелился на своем стуле.

- Сделать, как он просит?

Волшебник улыбнулся.

- И да, и нет, - ответил он. - Его улыбка растянулась в гримасу. Так тигр скалит зубы при виде добычи. - Придай ей вид мертвой, как он просит, и притащи ее к нему домой. А потом у него на глазах убей ее.

М. Мабюс удивленно посмотрел на него.

- Но это будет означать конец моего сотрудничества с Мильо. Он поймет, что я сделал это по твоему приказанию. И он догадается, что, находясь в его услужении, я все время тайно работал на тебя.

- Ну и что же! - Волшебник кивнул. - Осознание им, настолько основательно я контролировал все его действия, является частью моего плана. Но прежде чем это произойдет, его ждут кое-какие сюрпризы. Надо его маленько поучить. Первой умрет Морфея. Потом Сутан. И только когда все дорогие ему люди будут уничтожены, придет и его черед.

- Я думал, что ты хочешь сам убить его, - сказал М. Мабюс.

- Сейчас я хочу, чтобы ты проявил свою лояльность. Ты сможешь это сделать, убив Мильо.

- Но Мильо все еще полезен нам, - возразил М. Мабюс.

- Уже нет. - Волшебник покрутил стакан, зажав его между ладоней. - В Штатах у нас что-то вроде провала. Надо заменить последнее звено трубопровода. Сейчас я занимаюсь тем, что обрубаю концы. Один из них - Мильо, и обрубать его будет забавнее всего.

Наблюдая за тем, как Волшебник пробирается сквозь толпу танцующих, М. Мабюс невольно подумал, что его патрон научился ходить враскачку, как кинематографические ковбои. Он на мгновение прикрыл глаза, как бы для того, чтобы дать им немного отдохнуть от яркого света.

Бедный Алладин Сайн,

Слез он наплачет фонтан:

Может, наступит рассвет.

Полюбишь его или нет...

Наблюдая за танцующими, которые совсем обвисли друг на друге, будто поддавшись печальной мелодии песни, плывущей по залу, как мечтания, М. Мабюс вдруг вспомнил свое короткое столкновение с Кристофером Хэем. Ты мог его убить, говорил Волшебник. Но, что самое интересное, не только мог, но и собирался убить его, как убил его брата. Что же такое остановило его?

Какие-то темные силы сковали его, как и тогда, когда он сидел в кромешной тьме вьетнамской тюрьмы. Какой-то первобытный инстинкт сродни инстинкту выживания сработал в нем, отреагировав на таинственную силу, притаившуюся в глубине зрачков Кристофера Хэя. М. Мабюс вспомнил свое ощущение: как он почувствовал себя втянутым туда, как попытался вырваться, но, не сумев, сдался.

И когда это произошло, он понял в момент озарения, такого пронзительного, что невольно вздрогнул: на чаше весов не только обещание спасения.

Когда он стоял против Кристофера Хэя, он ощущал надежду на освобождение.

- Не знаю, - признался Сив за довольно безвкусным обедом в 'Ла Куполе', может, я слишком туп, но я ничего не понял.

Сутан сидела напротив, гоняя по тарелке кусок сосиски.

- Не понял чего?

- Да искусства.

Она пожала плечами.

- Не переживай. Это такая специфическая черта французов: посредством нашего искусства мы заставляем представителей других наций ощущать их неполноценность.

Они провели несколько часов, разгуливая между, пожалуй, самыми знаменитыми колоннами в Париже. На них висели полотна и рисунки Пикассо, Шагала, Леже, других парижских художников, часто не имевших гроша за душой при жизни. В этом городе, полном света, их искусство было их единственным богатством. С этим искусством они жили: оно скрашивало их убогую трапезу, о нем они только и разговаривали, проводя время, свободное от напряженного творчества, в компании друг друга.

Он отхлебнул пива.

- А какое твое впечатление?

- Ну... - начала Сутан и вдруг поняла, что не запомнила ни единого произведения искусства, которые они только что видели. Более того, она не могла припомнить даже интерьера музея д'Орсей.

День прошел совсем так, как было запланировано. Когда они уже перебрались на Левый Берег, Сутан вдруг остановилась и заявила, что надо вернуться. Но придя в отель, они узнали, что Крис ушел, даже не оставив у консьержа записки с объяснением, куда он направился.

Было уже время обедать, когда они вышли из здания музея. Сутан позвонила в отель, но Крис все еще не объявился.

- Что такое творится? - посетовал Сив, отодвигая от себя тарелку. Может, от головной боли, а может, от того, что шея болела, но у него совсем не было аппетита. - В Испании говорят, что разговаривать с людьми, с которыми у вас нет общего жизненного опыта, даже легче, чем с близкими. А у нас как-то не клеится разговор.

- Так, значит, ты родом оттуда? Из Испании?

- Да, мы там с братом родились, это верно. - Он пожал плечами. - Но я совершенно не помню эту страну. Мои старики эмигрировали в Штаты, когда мне было только два годика. Пожалуй, это лучшее из того, что они в своей жизни сделали. - Как и все иммигранты, он гордился Америкой. Он посмотрел в ее тарелку. - Ты будешь доедать?

- Нет. А ты?

- Ни малейшего желания, - сказал он, подзывая официанта. - От одного запаха этой пищи меня мутит. Какая часть свиньи использовалась для приготовления ее?

Сутан засмеялась.

- В твоем состоянии этого лучше не знать. - Когда их столик убрали, они заказали кофе.

Она заметила, что Сив все крутит головой, разглядывая просторный зал, разгороженный латунными перильцами на кабинеты, в которых сидели обедающие. Ты что высматриваешь?

- Я слышал, что здесь частенько бывают разные знаменитости.

- Бывают. Но лучше не искать их глазами. Главная черта этого ресторана снобизм. Когда Джиакометти пережидает здесь дождь, делая зарисовки на салфетках, не принято на него глазеть. Когда Бекетт или Джозефина Бейкер здесь обедают, никто не показывает на них пальцами. Можно смотреть на них только уголком глаза.

- Это имена из далекого прошлого. Она пожала плечами. - То же самое можно сказать о Катрин Денев и Жан-Поле Бельмондо.

- Это не то же самое, - заметил он. - Те имена принадлежат к эпохе Фицжеральда, Модильяни и Ман Рэя.

Она кивнула. - Конечно, не то же самое. Как и все в мире.

- В мире полицейского, - возразил он, - ничего не изменяется, все остается тем же самым. Знаешь, каким образом мы ловим преступников? Они просто не могут не повторяться. В этой вечной повторяемости есть своеобразная патетика бытия, ей-богу.

Он прошел сквозь сверкающий золотом и багрянцем зал в вестибюль, чтобы позвонить Диане, но на сей раз ему не повезло. Вернувшись к столику, продолжил разговор:

- Серьезно, что с тобой? Ты совсем ничего не ешь.

- Ты тоже.

- У меня есть оправдание: все болит, как у восьмидесятилетнего старика, и один бог знает, как эти боли сказываются на пищеварении. Ну а ты, что скажешь?