отвратительные сиплые крики разорвали утреннюю тишину.

В следующий миг вороны исчезли, так же стремительно, как появились. Гвиндор почувствовал, как силы покидают его. Он начал падать.

«Я должен лететь… Я должен лететь! Я должен, пока не поздно, предупредить Нирока».

Рассвет сменился днем, день перешел в ночь, сотканную из снов и теней. Вороны превратились в призраков, и в ночи закружились зловещие черные тени. Гвиндор беспомощно застонал от страха и боли.

— Ты знаешь, что такое скрумы, мой птенчик? — спросила Нира.

— Ну, немножко… Мам, я отлично летаю и уже убил свою первую дичь. Когда ты перестанешь называть меня птенчиком? У меня же скоро Особая церемония!

— Да, сынок, ты прав. Но пока ты ее еще не прошел, верно? Кроме того, позволь мне подольше называть тебя птенчиком, — тихонько проворковала Нира. — После Особой церемонии я уже никогда не смогу назвать тебя так… Ты перестанешь быть совенком и станешь совой. И не просто совой! Ты будешь солдатом. Сова может стать настоящим солдатом только в том случае, если храбро пройдет Особую церемонию, которую мы называем ТРОЗ.

— ТРОЗ? Кажется, я уже где-то слышал это слово, — пробормотал Нирок.

— Это означает Титонический Ритуал Особого Значения.

— Но в чем состоит этот особый ритуал? Когда ты мне про него расскажешь? Что я должен буду сделать?

— Сегодня я расскажу тебе кое-что. Но сначала ты должен выслушать историю о скрумах и о своем происхождении.

И Нира начала свой рассказ.

— Скрумы, мой дорогой, это души умерших сов, которые не могут обрести покой, потому что на земле у них остались незаконченные дела. — Нира моргнула. Ее черные глаза, похожие на блестящие камушки на речном берегу, устремились куда-то вдаль, словно заглянули в иное место, в иное время, в иную ночь.

Нирок невольно подумал, что в его маме есть что-то страшное. Сейчас он боялся ее, но не так, как всегда. Обычно он боялся, что сделал или сказал что-то не то, или задал вопрос, которого не следовало задавать. Новый страх был совсем другим. Его мать впала в какое-то забытье и странным, тягучим голосом запела:

Глаза Нирока радостно сверкнули.

— Я буду королем, да? Что это значит? Я стану главнокомандующим, как мой отец?

— Да, птенчик. Но только после того, как пройдешь Особую церемонию. Ты слышал, что сказано в пророчестве. Тебе придется нелегко, но ты будешь обязан победить самого себя!

— Скажи же, наконец, что мне нужно будет сделать?

— Особая церемония, это своего рода жертвоприношение. Но не только. Ты должен будешь совершить очень смелый — и очень кровавый — поступок.

— Кровавый поступок? Жертвоприношение? Что это значит?

— Совершить жертвоприношение означает принести жертву. Ты должен отдать то, что очень дорого для тебя. Показать, что ты можешь быть выше своих привязанностей.

— Я понял! Нужно будет убить какую-нибудь вкусную дичь, но не съесть ее, да?

Глаза Ниры заблестели от сдерживаемого смеха.

— Почти угадал! Но полностью я объясню тебе все позже, перед самой церемонией.

Интересно, чем он должен будет пожертвовать? Может быть, сороконожками? Нирок обожал сороконожек. Но что-то подсказывало ему, что сороконожками тут не обойтись. Уж больно они мелкие, а потом, в них совсем нет крови. Наверное, нужно будет убить лису… или кого-нибудь еще крупнее.

«Что если меня попросят убить пленника?» — Нирок зажмурился. Он не хотел — не собирался! — даже думать об этом.

Что-то подсказывало ему, что предстоящая церемония имеет какое-то отношение к отцовским боевым когтям. Он был почти в этом уверен. Ну конечно, от него потребуется убить кого-нибудь этим когтями! Не зря же мама хранит для него отцовское наследство.

Это особенные когти, как и маска, которая до сих пор висит у них в гнезде. Честно говоря, Нирока тошнило от этой маски. Каждый раз при взгляде на нее у него комок подступал к горлу.

Зато на боевые когти он готов был смотреть с заката до рассвета. Они притягивали его, они его воодушевляли. Нирок учился и старался только ради этих когтей. Они воспламеняли его честолюбие, побуждали его к новым и новым достижениями.

«Скоро ты вырастешь, и отцовские когти станут тебе впору…Ты рожден, чтобы носить их в бою. Посмотри на них хорошенько, мой наследник!»

Никто не знал, как хорошо он изучил эти когти, и как страстно мечтал обладать ими!

— Но сначала, — продолжала Нира, — ты должен научиться ненавидеть.

При этих словах она так и впилась глазами в лицо сына.

— Ненавидеть? Почему ненавидеть?

— Ненависть дает силу, дитя мое. Огромную силу.

— Но я… я до сих пор никого никогда не ненавидел.

— Всему свое время, мой птенчик, — усмехнулась мать. — Я помогу тебе в этом деле. Это вопрос жизни и смерти, мой бесценный.

Непонятный ужас всколыхнулся в желудке Нирока. Он боялся показаться матери трусом. Он постарается быть храбрым. И, как всегда в трудный момент, Нирок стал призывать на помощь свои воспоминания о боевых когтях отца.

— Ты… ты поможешь мне?

— Разумеется, детка. Я ведь твоя мать. Все матери учат своих птенчиков.

— Учат ненавидеть? Нира кивнула.

— И вот тебе первый урок. Ты знаешь, кто такой Сорен?

— Мой дядя, — немедленно ответил Нирок. — Тот, кто убил моего отца.

— Вот видишь, как все просто. Глаза Нирока радостно вспыхнули.

— Я понял! Ты хочешь, чтобы я ненавидел его? — уточнил он.

— Конечно.

— Это совсем не трудно! Я уже его ненавижу, — ответил Нирок и, зажмурившись, представил, как отцовские боевые когти на его лапах ломают позвоночник Сорену.

Он уже слышал хруст костей, видел хлещущую кровь. Нира с обожанием смотрела на сына. От нее не укрылось, что его черные глаза стали еще чернее и загорелись неистовым пламенем. Она видела перед собой глаза убийцы, глаза погибшего Клудда.

Сейчас Нирок был так похож на отца, что у Ниры на миг перехватило дыхание.

— Вот видишь, — тихо проговорила она, — ненависть приходит очень просто. Но есть уроки