связываться с Нидерманом и Залаченко. Разглядывая белеющий в темноте дом, она стояла неподвижно.
Щелк. Дерево. Щелк. Пожар.
Перед мысленным взором стояла канистра с бензином и спичка.
Она с трудом повернулась и, шатаясь, поковыляла к надворной постройке. Наконец дотащилась до двери, закрытой на деревянный засов. Ей удалось открыть засов, приподняв его правым плечом, — он упал на землю со стуком, и она с грохотом распахнула дверь. Шагнув в темноту, она огляделась вокруг.
Это был дровяной сарай. Бензина в нем не было.
Сидевший за кухонным столом Залаченко вскинул голову — где-то снаружи хлопнула дверь. Отодвинув занавеску, он глянул за окно, в темноту. Прошло несколько секунд, прежде чем его глаза стали что-то различать во мраке. Ветер к ночи все усиливался, а в конце недели прогноз обещал шторм. И тут он увидел, что дверь сарая приоткрыта.
За дровами он ходил с Нидерманом еще до темноты — на самом деле необходимости в этом не было, и вышли они главным образом для того, чтобы показаться на глаза Лисбет Саландер и выманить ее из укрытия.
Неужели Нидерман забыл закрыть дверь на засов? Иногда он бывает таким недотепой! Залаченко покосился на дверь гостиной, где спал на диване его сын и помощник. Он хотел было разбудить немца, но потом решил не трогать его и сам встал со стула.
За бензином Лисбет нужно было идти на скотный двор, где стояли машины. Тяжело дыша, она села, прислонившись к колоде для рубки дров. Надо передохнуть. Она просидела всего несколько минут, когда услышала приближающиеся к сараю неровные шаги Залаченко.
В темноте к северу от Мелльбю Микаэль ошибся поворотом. Вместо того чтобы свернуть на Носсебру, он продолжал ехать на север и обнаружил свою ошибку, только когда доехал до Трёчёрна. Он остановился и сверился с атласом.
Выругавшись, он повернул на юг и поехал обратно в Носсебру.
За секунду до того, как Александр Залаченко вошел в дровяной сарай, Лисбет Саландер схватила правой рукой топор с колоды. У нее не было сил занести оружие над головой, но она, держа его в одной руке, сделала замах снизу вверх и, опираясь на здоровую ногу, развернулась всем корпусом.
Едва Залаченко успел нажать на выключатель, как в тот же миг лезвие топора ударило ему в лицо, рассекло правую щеку и вонзилось на несколько миллиметров в лобную кость. Он даже не успел понять, что произошло, но в следующий миг его мозг опознал боль и он издал дикий крик.
Рональд Нидерман рывком пробудился от сна и, ничего не понимая, подскочил на диване. Он услышал вой, который в первый момент показался ему нечеловеческим. Вой доносился со двора. Затем он понял, что это кричит Залаченко, и поспешно вскочил на ноги.
Лисбет Саландер снова взмахнула топором, но тело ее не послушалось. Она собиралась занести топор выше и обрушить его на голову отца, но ее силы уже истощились, и она попала не туда, куда метила, а под коленку. Однако под действием силы тяжести лезвие вошло так глубоко, что топор застрял там и вырвался из ее руки, когда Залаченко ничком упал на пол. Он непрерывно орал.
Она наклонилась, чтобы снова взяться за топор. Пол под ней покачнулся, мозг точно пронзила молния. Ей пришлось сесть. Она протянула руку и ощупала карманы его куртки. В правом кармане у него по-прежнему лежал пистолет. Она сосредоточила взгляд, надпись на пистолете расплывалась перед глазами.
Браунинг калибра 22.
Жалкий скаутский пистолет.
Вот почему она осталась жива. Пуля из «ЗИГ-Зауэра» или из другого пистолета более крупного калибра пробила бы ее черепушку насквозь, оставив огромную дырку.
В тот момент, когда она формулировала для себя эту мысль, послышались шаги проснувшегося Нидермана. Фигура великана заполнила весь дверной проем. Он застыл на пороге, уставясь на нее широко открытыми, ничего не понимающими глазами. Залаченко дико орал. Его лицо превратилось в кровавую маску. Под коленкой у него торчал застрявший в ноге топор. Перед ним сидела на полу грязная и окровавленная Лисбет. Вид у нее был, будто она явилась из фильма ужасов того сорта, каких больше чем достаточно насмотрелся в свое время Нидерман.
Нечувствительный к боли Рональд Нидерман, похожий на бронебойного робота, всю жизнь не любил темноту. Сколько он себя помнил, темнота всегда таила для него какую-то угрозу.
Он своими глазами видел живущие в темноте существа, и его постоянно подстерегал неописуемый ужас. И вот сейчас ужас обрел ясные очертания.
Девка, сидящая на полу, была покойницей. В этом не было никакого сомнения.
Он сам зарыл ее в могилу.
Следовательно, существо на полу было не живой девкой, а исчадием загробного мира, против которого бессильны человеческие руки и оружие.
Превращение из человека в мертвеца уже началось. Ее кожа стала чешуйчатой, как у ящерицы. Оскаленные зубы сделались острыми, как лезвие бритвы, чтобы вырывать ими клочья живого мяса. Изо рта высовывался и облизывал губы змеиный язык. На окровавленных пальцах отросли длинные, как клинки, заостренные когти. Он видел, как горели во тьме ее глаза. Он услышал ее глухое рычание и увидел, как она напрягла мускулы, чтобы броситься и разорвать ему глотку.
Он вдруг ясно и отчетливо увидел, что у нее сзади хвост, который извивается и яростно колотит по полу.
И тут она подняла пистолет и выстрелила. Пуля пролетела так близко от уха Нидермана, что он услышал свист поднятого ею ветра. Он увидел, как у нее изо рта вырвался ему навстречу язык пламени.
Это было уже слишком!
У него отшибло все мысли.
Он повернулся и помчался прочь что было духу. Она сделала еще один выстрел, на этот раз совсем мимо цели, но после этого выстрела у него словно выросли крылья. Будто лось, он одним прыжком перемахнул через забор и исчез во тьме в направлении проезжей дороги. Он несся, подгоняемый безотчетным страхом.
Лисбет изумленно смотрела ему вслед, пока он не исчез из глаз.
Она дотащилась до двери и выглянула в темноту, но его и след простыл. Залаченко наконец перестал орать, он лежал на полу и только постанывал. Она открыла пистолет и увидела, что в нем остался только один патрон. Она подумала, прострелить ему башку или нет, но потом напомнила себе, что в темноте где-то еще бегает Нидерман, так что последний патрон лучше было на всякий случай приберечь. Если он нападет на нее, против него, вероятно, будет мало одного патрона двадцать второго калибра. Но и это все-таки лучше, чем ничего.
Она с трудом встала, хромая, вышла из сарая и закрыла за собой дверь. Целых пять минут ей понадобилось, чтобы поставить на место засов. Шатаясь, она пересекла двор, зашла в дом и нашла телефон, который стоял в кухне. Она набрала номер, которым не пользовалась вот уже два года. Его не было дома. Заговорил автоответчик.
— Здравствуйте! Это Микаэль Блумквист. Сейчас я не могу вам ответить. Оставьте ваше имя и номер телефона. Я позвоню вам, как только смогу.
Пи-и-и…
— Микаэль! — начала она и поняла, что говорит так, точно во рту у нее каша. Она прокашлялась. — Микаэль, это Саландер.
