никогда прежде в голову не приходило выпить, но теперь я бы не отказалась, раз это помогает уснуть. Из-за мамы я предпочла воздержаться — мой пример мог бы оказаться для нее соблазнительным. Да и самогона было мало, а Терри нуждался в нем гораздо больше, чем любая из нас.

Наконец Терри уснул, а я осталась сидеть у его изголовья, поглядывая в открытую дверь на маму, которая все качалась, качалась тихонько в своем кресле. Дождь заливался в печную трубу, я слышала, как шипят в очаге уголья, оттуда повалил дым. Ветер все завывал, все усиливался, сверкали молнии, неустанно долбил гром.

Что-то с силой загромыхало по крыше. Я подняла голову и прислушалась. По звуку — словно толстая ветка упала. Вот только деревьев рядом с домом не росло. Может быть, порывом ветра оторвавшуюся ветку из леса занесло?

Снова тот же звук, тяжелый стук, а затем скрип, и теперь уж я наверное знала, что это такое.

Я поглядела в открытую дверь на маму и Джинкс. Они тоже не сводили глаз с потолка. Они тоже догадались о том, о чем минутой раньше догадалась я: кто-то ходил по крыше.

Не могу передать, что я почувствовала тогда, ведь я знала, что на крыше не просто «кто-то», а Скунс. Сначала я удивилась, с какой стати он выбрал именно этот путь и именно этот час, под проливным дождем, почему не подкрался, а сделал так, чтобы мы все услышали его и поняли, где он сейчас, но вскоре до меня дошло: он хотел до смерти напугать нас, для него наши страдания — покрепче самогона.

Я поднялась и вышла в залу. Мама поглядела на меня. Лица ее в темноте я не различала, но понимала, что ей так же страшно, как мне. Джинкс принялась бродить по комнате, следуя за доносившимися с крыши движениями Скунса. Она сжимала в руках пистолет и все поглядывала на потолок. В одном месте балка слегка прогнулась — Джинкс заметила это, взвела курок и выстрелила. Бабахнуло, как в Судный день, в ушах у меня зазвенело. С потолка посыпались опилки; на крыше прозвучали быстрые шаги — от центра к краю — и все стихло.

— Кажется, он спрыгнул, — сказала Джинкс.

— Думаешь, ты попала в него? — спросила мама.

— Судя по тому, как резво скачет, — даже не задела, — вздохнула Джинкс.

Мы замерли каждая на своем месте, прислушиваясь, опасаясь, что он снова полез на крышу — но нет. На этот раз скрип со стороны спальни. Ухватив Джинкс за локоть, я потащила ее туда. Скрип доносился от окна, сбоку от кровати Терри. Терри уже не спал, его разбудил выстрел. Он повернул голову к окну и смотрел туда, и мы тоже увидели, как в щель между ставнем и стеклом входит широкое лезвие. Посыпались осколки стекла, визгливый скрип усилился, щель раздвинулась, и вместе с лезвием в комнату проникла уже знакомая вонь, запах Скунса.

Джинкс подняла пистолет, крепко сжимая его обеими руками, и выстрелила. Пистолет был такой тяжелый, что выстрелом ее отбросило на шаг назад. Пуля ударила в ставень, пробила его, вдребезги расколола стекло за ставнем. Лезвие, торчавшее в окне, дернулось и скрылось.

— Может быть, на этот раз ты попала, — понадеялась я.

— Ага, — сказала Джинкс. — Только неохота мне открывать ставень, чтобы проверить.

— И мне тоже, — согласилась я.

— И мне, — отозвалась мама. Она тоже вошла в спальню и обрез с собой прихватила.

— Я также не планирую в данный момент рекогносцировку, — в обычной своей манере высказался Терри. Он сел в постели, здоровой рукой придерживая обрубок. Джинкс привалилась ко мне плечом, и я почувствовала ее дрожь, или, может быть, это меня так трясло.

— Мы здесь более-менее в безопасности, — заметила я. — В такой ливень он не сможет поджечь дом, чтобы выкурить нас. Все обойдется, если мы не запаникуем и сами не выпорхнем, точно вспугнутые куропатки. Он того и добивается, чтобы мы испугались и выбежали из дома, тут-то он нас и перебьет. Надо оставаться дома и быть настороже.

— Если он там, снаружи, а мы внутри, — заговорил Терри, — то все преимущества на его стороне. Он будет сидеть в засаде и ждать. Этот ублюдок найдет себе в лесу что поесть, он привычный. А мы теперь даже ягод набрать не сможем.

Мы с Джинкс для пущей надежности загородили разбитое окно старым гардеробом с зеркалом во весь рост — и с такой же во весь рост трещиной — и сидели всю ночь напролет, прислушиваясь. Время от времени кого-нибудь из нас смаривало, но всегда оставался кто-то бодрствующий. Джинкс сидела в спальне с Терри, а мы с мамой — в большой комнате. Раза два за ночь я слышала, как Скунс ковыряется в двери, крутит дверную ручку — просто чтоб заставить нас понервничать.

Крутил ручку, тряс дверь, сыпались стекла из наружных окон, мелкие осколки падали вовнутрь сквозь щели между оконной рамой и ставнями. Так продолжалось всю ночь. Часа за два до рассвета он угомонился наконец.

Рассвет застал меня голодной и напуганной. Дождь все еще лил, но уже не с такой силой, как ночью. Мы выкопали из очага рыбьи кишки и почерневшую голову, очистили их от золы и поделили на четверых. Слишком мало, чтобы утолить голод, и вкус премерзкий. Мне показалось, что мой желудок откажется принимать такую пищу, но нет, смирился.

Мама нашла жестянку с остатками кофе, подогрела воду и напоила нас. Грязная водица, ничего более, но хоть что-то в брюхо попало — вроде бы и позавтракали.

Часа через два после пробуждения я отважилась вопреки просьбам мамы и Джинкс (Терри от слабости снова заснул) приоткрыть раму и выглянуть во двор. В это окно был виден лес, казавшийся на фоне восходящего солнца сплошной тенью. Я всматривалась изо всех сил, но Скунса не увидела. Вообще ничего не увидела, кроме темных деревьев и стены дождя.

Я закрыла ставень, подошла к другому окну, к третьему, проверяя, что видно из них. Открыла ставень на другой стороне большой комнаты — и прямо на меня уставилось лицо, нос воткнулся в дыру, где стекло было разбито, глаза сухие и неподвижные. С перепугу я подскочила и заорала. То была мертвая старуха, все еще в половике вместо савана, только с лица край половика отодвинут, чтоб ее лучше было видно. Белые волосы мокры, что новорожденный теленок. Она прислонялась к стене, руки ее были подняты и согнуты в локтях так, чтобы упираться в раму. В руках — деревянный ящик с инструментами, только инструментов в нем не было, одна лишь мертвая рука Терри, да и от той кисть отпилена. И старухины руки, что держали ящик, тоже заканчивались обрубками — Скунс и ее кисти отхватил.

— Он вырыл ее, — сказала я.

— Черт, — буркнула Джинкс, подойдя ко мне с пистолетом. — Это мы и так видим.

— Он — чудовище, — заявила мама, протискиваясь между нами поглядеть.

— Только сейчас догадались? — поинтересовалась Джинкс.

— Берегись, Джинкс, — сказала мама. — Как бы я не задала тебе изрядную трепку.

Мы с Джинкс уставились на нее.

— Вот, я это сказала, — продолжала мама, — и хоть мне полегчало оттого, что я высказалась, я предпочту не повторять этого и была бы рада, если б вы забыли эти мои слова.

Дождь совсем уже иссяк, в это окно было хорошо видно, как узкой золотой полосой восходит солнце, а за ним тянется кроваво-красный след. Я закрыла ставни и заперла их понадежнее.

— Для него нет ни дня, ни ночи, — заговорила я. — Он, похоже, никогда не устает. Всем нормальным людям надо когда-то и поспать, а ему все равно, тьма или свет, дождь или засуха. Как с таким бороться?

Лишь усилием воли я заставила себя умолкнуть и не трещать, как напуганная белка. Крыша у меня потихоньку ехала.

Джинкс уселась на пол, скрестив ноги и пристроив пистолет на коленях.

— Выбор у нас невелик, Сью Эллен, — сказала она. — Либо кто-то один доберется до Глейдуотера и вызовет подмогу, либо мы все вместе туда отправимся. Или третий вариант: разделиться и бежать в разные стороны, но это сгодилось бы, только если б Терри мог передвигаться сам, а он не может.