Естественно, им известно, где я обитаю. И, должно быть, уже знают, что я не справился с заданием. Свидетели, которых должен был убрать, мало того что убежали, но еще и настучали на нас. Поэтому меня надо наказать. Так или иначе.

Может, это будет «окончательное решение» в их стиле.

А может, и нет.

Хотя одно не вызывало сомнений: я облажался и это не могло понравиться моим подельщикам.

Лучшее, что я сейчас мог сделать, как мне казалось, это лечь на дно, пока не выяснится, на каком я свете.

Вот как я очутился в «Палм-Корт». Это самый убитый мотель, который я сумел отыскать, дважды проехав вперед и назад по бульвару Ла-Сьенега. Лучшего места, чтобы спрятать концы в воду, не придумаешь.

Дежурный администратор был на вид не старше ученика выпускного класса. Лицо у него было такое жирное, что на нем можно было бы изжарить яичницу, а в уголке одной ноздри висела толстая козявка. Пока я заполнял карточку посетителя, он пялился на мою грудь и облизывал губы.

Зарегистрировался как Саймона Дэ Солей из Деланда, штат Флорида, и заплатил наличными вперед за трое суток — спасибо Хиллари и Бенедикту.

И голос у сопляка был какой-то странный — скрипучий.

— Меня зовут Джастин, мэм. Если вам что-нибудь понадобится...

— Я тебя обязательно позову... — поспешил добавить я.

Пластмассовая бирка ключа от номера была такая скользкая, что я бы не удивился, если в Джастин до этого тер ею нос. На ней я увидел, что у меня был номер 8.

В «Палм-Корт» было двадцать номеров, и все окнами выходили во двор, который представлял собой не что иное, как широкую дорогу с парковочными площадками, расположенными под окнами. Судя по внешним признакам, на момент моего поселения в мотеле было по крайней мере еще пятнадцать свободных номеров.

Мой номер был в самом конце. Там я и поставил свою машину. С бульвара мой «яг» хотя и был виден, но только чуть-чуть. Проезжающему мимо патрулю должно было очень повезти, чтобы он заметил его.

Номер не ахти, но, похоже, в нем есть все, что мне сейчас нужно. Если не считать санитарных условий.

Первое, что я сделал, — это задернул шторы. Затем включил кондиционер. Да, даже в такой дыре есть кондиционеры. Здесь был установлен оконный, который хрипел, тарахтел и вздрагивал... Уверен, его тяжкое дыхание попало на пленку. Слышите?

В любом случае этот шум меня не раздражает, потому что помешает подслушать, о чем я здесь говорю.

Перед началом записи я содрал с себя свои волосы. О, прошу прощения, волосы Хиллари. Хотя, как знать, чьи они теперь? Решение вопроса о собственности порой заводит в такие дебри, согласны?

Как бы там ни было, но сейчас они мои.

И я с огромным облегчением освободил свой многострадальный лысый череп от их мокрых объятий. Как только они отлипли, я склонился над раковиной и вымыл голову с мылом. Это не потому, что было ощущение грязи, заверяю вас — эмоционально контакт с ее кожей доставляет мне истинное удовольствие. Это все из-за зуда, от которого я буквально лезу на стену.

Натирая мылом голову, я решил, что лучше раздобыть где-нибудь парик. Именно парик, а не чей-то скальп. Волосы Хиллари сделали большое дело — помогли выбраться из кишащего копами квартала. Но сейчас мне нужно было что-нибудь получше. Кроме того, едва ли время делало их краше.

Но пусть копна ее волос полежит пока под рукой — на случай, если нагрянет Джастин или еще кто- нибудь.

Одежду, разумеется, я не снимал. Не хотел, чтобы моя кожа коснулась стула. Коричневую обивку из букле назвать чистой можно было лишь с большим трудом. Я даже не скинул туфли, хотя и очень хотелось, но так была хоть какая-то надежда защитить ноги от любого дерьма и острых предметов, застрявших в ковре.

Ладно, кажется, пора заняться делами.

В номере все же есть телефон: на маленьком столике у кровати. Розовый и замусоленный.

Телефон Тома я помню наизусть.

От этого звонка мне все равно никуда не уйти. И чем раньше его сделать, тем лучше.

Впрочем, от одной мысли об этом звонке становилось тошно. Не только потому, что придется брать в руку этот грязный аппарат, хотя и это не вызывало большого восторга.

Мне не хотелось с ним разговаривать. Он бросил меня на произвол судьбы. Нет, не в этом суть. Это только часть. Он нанес мне удар в спину. Все они. И это только часть. А суть в том, что я боюсь.

Это все равно что звонить врачу, чтобы узнать результаты лабораторных анализов, когда наверняка знаешь, что тот скажет: у тебя рак, или СПИД, или еще какая-нибудь дрянь.

Том обязательно скажет, что я дал маху. Если у него хорошее расположение духа, он пощадит моих родных и близких: Лизу и других.

«Но тебе лучше покинуть этот мир, Саймон».

И никакими слезами его не разжалобить. Плевать, что мы дружили с пеленок. Ничего не имеет значения, кроме того, что я упустил свидетелей и они о нас рассказали.

Нет, я не в силах сделать этот звонок. По крайней мере не сейчас.

Если говорить правду, то сейчас вовсе не хочется ничего делать. Хочу просто вот так сидеть и говорить, и ничего больше.

Может, удастся использовать пленки для шантажа.

Я уже назвал поименно всех членов, так что с этим разобрались. Теперь очередь дошла до настоящих изюминок, подлинно обличительного материала, в который копы могли бы вцепиться зубами, если когда- нибудь им попадут в руки эти пленки.

Так что начнем с самого начала. С самого первого убийства.

Первое убийство не было преднамеренным.

Это произошло, когда мы еще учились в предпоследнем классе средней школы, примерно двенадцать лет назад. Томми, я, Ковбой и Брайан — все мы учились в восьмом классе и были неразлучными друзьями.

Фамилия у Брайана была Фишер, поэтому мы дразнили его Пескарем. Из-за фамилии и роста. Он был маленьким и сухоньким, таким и остался.

И тем не менее он по уши втюрился в Дениз Деннисон. Нетрудно понять почему. Она была такая красивая, что больно было смотреть: золотистые волосы, кожа — как мед, глаза — как небо в жаркое летнее утро. Если этого вам недостаточно, могу добавить, что у нее были огромные сиськи и она никогда не носила бюстгальтера. Так что время от времени на них можно было полюбоваться — когда она наклонялась.

Подозреваю, что все мы были от нее без ума.

Но были не настолько глупы, чтобы не понять — у нас нет ни малейшего шанса. Но только не Пескарь.

Он был, есть и всегда будет занудой, тупицей, слюнтяем и безнадежным оптимистом. Другими словами, настоящим неудачником.

— Кажется, я ей нравлюсь, — заявил он однажды после школы.

— Гонишь, — не поверил я.

— Чему тут нравиться, — добавил Томми.

— Неужели твои льняные кудри? — сострил Ковбой. Нам всегда нравилось поострить насчет волос Пескаря. Он отпустил их до плеч — не очень красиво, когда ты тринадцатилетний сосунок. Думал, длинные патлы придадут ему бунтарский вид, но этого не произошло. Напротив, он выглядел с ними просто расхлябанно, и все на него смотрели как на конченого недоумка.

Помню, я еще сказал, чтобы он пригласил Дениз на свидание — заплести ему косички.

— А я как раз и собираюсь позвать ее, — признался он.