Великолепный Шато-де-Сен-Мерис был расположен в тридцати пяти километрах от Парижа – огромный замок семнадцатого века, чью роскошь, словно на сцене, подсвечивали десятки искусно размещенных прожекторов. Под стать замку – и по красоте, и по величественности – были его окрестности, обширный парк с вычурно подстриженными деревьями; этим вечером он был освещен, словно театральные подмостки. Пожалуй, это было самое подходящее сравнение – ведь Шато-де-Сен-Мерис действительно являлся сценой, по которой прогуливались богатые и влиятельные особы, заботливо рассчитывая момент своего появления на подмостках и момент ухода и обмениваясь старательно продуманными шутками. Впрочем, актеры одновременно исполняли и роль зрителей. И все это делалось лишь ради того, чтобы произвести впечатление друг на друга; все сознательно разыгрывали роли в пределах искусственных рамок тщательно разработанных масок.

Поводом для сегодняшнего приема являлась встреча министров торговли европейских стран, этакое подобие ежегодной конференции Большой семерки, но на самом деле состав присутствующих в Шато-де- Сен-Мерис почти не менялся от вечеринки к вечеринке. Здесь были все лучшие люди Парижа и их окружение, tout le beau monde[6] или, по крайней мере, все, кто что-то собой представлял. Гости прибывали сюда в сверкающих «Роллс-Ройсах» или «Мерседес-Бенцах», облачившись в свои лучшие наряды, смокинги или вечерние платья. Дамы блистали драгоценностями, которые обычно хранились в сейфе или в банке. Здесь были графы и графини, бароны и баронессы, виконты и виконтессы; здесь были заправилы акционерных обществ и знаменитости из мира телевидения и театра; они являлись сюда с Ке-д'Орсе, из самых изысканных кругов, где высший свет пересекался с верхушкой финансового мира.

Проход, ведущий через подъемный мост и главную лестницу замка, был окаймлен сотнями свечей, и язычки пламени плясали под дуновением легкого вечернего ветерка, равно освещая элегантных седовласых мужчин и мужчин совершенно неэлегантных, коренастых, лысеющих, за невзрачной внешностью которых таились огромная сила и влияние; некоторые из них вели под руку самые яркие свои украшения – длинноногих, очаровательных любовниц, которых эти мужчины желали продемонстрировать всем и каждому.

Брайсон был одет в смокинг от «Ле-Кор-де-Шасса», а Лейла облачилась в черное открытое платье от «Диора». На шее у нее красовалась скромная нитка жемчуга, которая подчеркивала элегантность Лейлы, но не отвлекала внимания от ее потрясающей красоты. В своей прошлой жизни Брайсону частенько приходилось бывать на подобных приемах, и он всегда ощущал себя скорее наблюдателем, чем участником, хотя каждый раз старался приноравливаться к присутствующим – что ему неизменно удавалось. Он всегда умел казаться своим – а вот быть своим на самом деле получалось гораздо хуже.

Лейла же, судя по всему, чувствовала себя легко и непринужденно. Чуть-чуть косметики, несколько штрихов, нанесенных быстро и искусно – для этого понадобились всего лишь подводка для глаз и блеск для губ, – подчеркнули природную красоту Лейлы, ее оливковую кожу и большие влажные карие глаза. Волнистые каштановые волосы были подколоты, и лишь несколько прядей свободно падали вниз, привлекая внимание к изумительной лебяжьей шее; весьма смелое, но изящное декольте выставляло в выгодном свете великолепную грудь. Лейла с равным успехом могла сойти и за израильтянку, и за арабку, являясь фактически и тем и другим. Она непринужденно улыбалась и радостно смеялась; ее взгляд одновременно и притягивал, и удерживал на расстоянии.

Время от времени с ней кто-нибудь здоровался – похоже, здесь, в соответствии с ее легендой, все относились к ней как к дипломату из Тель-Авива, работнику израильского министерства иностранных дел, даже с весьма загадочными целями и связями. Лейлу знали все, не зная при этом о ней ничего – идеальная ситуация для оперативника, работающего под прикрытием. Днем раньше она позвонила одному из случайных знакомых с Ке-д'Орсе, известному своими тесными связями с Жаком Арно, хозяином Шато-де- Сен-Мерис, неизменному посетителю всех его вечеринок. Знакомый – он служил для торговца оружием одним из индикаторов общественного настроения – пришел в восторг, услышав, что Лейла на несколько дней завернула в Париж, несказанно огорчился, узнав, что она не приглашена на этот прием – конечно же, по досадному недосмотру! – и принялся твердить, что Лейла просто-таки должна там появиться. Месье Арно ужасно обидится, если она не придет! Да-да, конечно, она может прихватить с собой спутника. Кто же не знает, что очаровательная Лейла редко бывает одна?

В тот вечер Брайсон и Лейла проговорили допоздна, планируя свой визит в замок Арно. Это было чрезвычайно рискованное предприятие – в особенности теперь, после взрыва «Испанской армады». Конечно же, выживших, которые могли бы их опознать, не осталось, но если такие влиятельные люди, как Калаканис и множество его гостей, а также эмиссары и агенты других влиятельных людей, исчезают в огненном аду, это не может не вызвать тревогу в залах заседаний и кабинетах, рассеянных по всему миру. Так что все эти влиятельные люди, вовлеченные в гнусные, но очень, очень прибыльные предприятия, сейчас наверняка были настороже. Жак Арно потерял один из своих каналов и потому беспокоился о собственной безопасности. Кто знает, вдруг уничтожение корабля Калаканиса было лишь первым ударом, началом широкомасштабной операции, направленной против незаконных торговцев оружием? Жак Арно, ведущий французский торговец оружием, всегда был очень осторожен, когда речь заходила о его жизни и благополучии; сейчас же, после взрыва у Кабо-Финистерре, он должен быть сверхосторожен.

На корабле Лейла действовала в облике зеленоглазой блондинки, так что по крайней мере ее внешность изменилась кардинальным образом. Брайсон же не мог исключить вероятности того, что его как-нибудь да сумеют опознать. Если кто-нибудь успел до затопления корабля переслать через спутниковую связь записи, сделанные скрытыми камерами, то эти записи наверняка разошлись среди частных служб безопасности, обладающих огромными ресурсами.

Поэтому Брайсон сделал кое-какие покупки в театральном магазинчике неподалеку от «Гранд-опера», и на следующий день его внешний вид разительно изменился. Волосы Ника сделались седыми – причем именно такого оттенка, который появляется у седеющих блондинов. Волшебники из технической службы Директората в свое время хорошо обучили Брайсона искусству маскировки. Защечные вкладыши сделали его лицо одутловатым, а накладки из латекса помогли создать мешки под глазами и прорисовать морщины вокруг глаз и рта. Главное – это мелкие детали; за долгие годы маскировки Брайсон отлично усвоил эту истину. Незначительные изменения могут создать потрясающий эффект, не вызывая при этом подозрений. Теперь Брайсон выглядел по меньшей мере лет на двадцать старше: видный пожилой джентльмен, чьи манеры и положение в обществе вполне соответствуют прочим завсегдатаям Шато-де-Сен-Мерис. Он превратился в Джеймса Коллье, банкира из Санта-Фе, штат Нью – Мексико, занимающегося инвестициями и спекуляциями. Как и большинство специалистов по финансовым спекуляциям, предпочитающих работать подальше от взоров публики, мистер Коллье мало говорил о себе, а в ответ на вежливые расспросы просто отшучивался.

Брайсон и Лейла остановились в маленькой, скромной, безымянной гостинице на рю Труссо. Никто из них здесь прежде не проживал; главным достоинством этой гостиницы была ее полнейшая заурядность. Из аэропорта Лабаколла они добирались в Париж разными путями: Брайсон через Франкфурт, а Лейла через Мадрид. Правда, при размещении в гостинице возникла некоторая сложность – увы, неизбежная. Они путешествовали вдвоем, а в отелях обычно подразумевалось, что путешестующая вместе пара делит постель. Или, по крайней мере, комнату. Однако Брайсон попросил, чтобы им предоставили отдельные спальни в смежных номерах. Возможно, это слегка выбивалось из принятного порядка вещей, но зато свидетельствовало об определенном уровне пристойности, каковой поддерживала эта неженатая пара, о некой старомодной осторожности. Если же говорить правду, Брайсон боялся, что искушения плоти его одолеют. Лейла была красивой и очень сексуальной женщиной, а он слишком много времени провел в одиночестве. Но ему не хотелось рисковать едва сложившимися рабочими взаимоотношениями – так он себе говорил. Или, возможно, он боялся утратить необходимую осторожность? Или… Может, он хочет продолжать держаться наособицу, пока не разберется, что же случилось с Еленой и какое место она теперь занимает в его жизни?

В настоящий момент Лейла вела Брайсона через заполненный людьми зал, улыбаясь, кивая светским знакомым и продолжая мило болтать:

– История гласит, что этот замок был построен в семнадцатом веке одним из министров Людовика